Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
И как раз в это время приходит сообщение от Наратова. Пишет, что нам нужно увидеться и обсудить все «без посторонних». Намекает на то, что еще одной стычки с альфа-самцом его бедное травмированное эго может и не пережить? Какой-то части меня очень хочется еще разок стукнуть их лбами, посмотреть, как Вадим, играючи, сломает ему парочку костей. Авдееву для этого даже усилий прилагать не понадобиться. Но у меня есть обязательства перед Новаком и по-хорошему, их давно пора начать выполнять. Он не торопит только потому, что у меня же типа семейная драма. Не знаю, как это объяснить, но вот уже который день не могу отделаться от предчувствия, что все это
Нужно дать Новаку хоть что-нибудь.
Возможно, маленький повод еще разок вздрючить любимого зятя? Наратову придется затихариться и какое-то время ему точно будет не до меня.
Уже дома, вечером, нахожу в своих закромах медкарту Илоны, которую стащила из больницы в тот день, когда возила туда якобы_беременную Марину. Делаю пару фото с самых «пикантных» страниц — тех, где говорится, что его дочь полностью здорова и может выносить здорового ребенка. А следом тех, где она готовится к процедуре ЭКО от донорской спермы. Для нормальных людей это ничего не значит — главное, как говорится, чтобы будущие родители между собой заранее решили этот вопрос. Но для таких, как Новак и мой тесть, наследие — это неотъемлемая часть имиджа. «Вот тут у меня есть «Бугатти» в индивидуальной сборке, вот тут яхта, а вот это — мой внук, пол метра, три с половиной кг чистой, не испачканной породы».
Я отправляю фотографии Новаку с припиской: «Не спрашивайте, как это попало мне в руки — я просто умею хорошо и качество выполнять свои обязательства. Достоверность вы всегда можете проверить лично».
Чтобы сделать это, Новаку мое благословение не требуется, но я хочу, чтобы он знал — бояться мне нечего, подсовывать ему «липу» я не собираюсь, играю по-честному, насколько это возможно в том мире, откуда мы оба «родом».
Примерно через полчаса, когда я успеваю переодеться в домашнюю теплую пижаму и даже планирую приготовить ужин, в дверь звонят. Я сначала роняю взгляд на часы: половина восьмого, понедельник. Дима обещал вернуться во вторник, но, может, у него что-то поменялось? Например, Рудницкая на своих безразмерных каблуках, сломала ногу?
Я душу этот приступ, еще раз напоминаю себе, что у нас просто деловые отношения и, прежде чем открыть дверь, готовлюсь встретить его «придурковато-счастливым лицом». Никого другого в это время я не жду.
— Твой «Старбакс», Валерия. — Авдеев протягивает слегка офигевшей мне объемный бумажный пакет с фирменным зеленым логотипом. — И каштаны.
На нем костюм, сверху расстёгнутое полупальто. Идеально чистые туфли.
Растрепанные волосы, которые, кажется, порядочно отросли за ту неделю, что мы не виделись лицом к лицу.
— Я мог попросить водителя, — как будто читает мои мысли, — но решил воспользоваться поводом тебя увидеть.
Вот так просто, в лоб: хотел тебя увидеть — приехал.
Я мешкаю пару секунд, а потом немного отступаю от двери, давая понять, что он может войти.
— У тебя что-то горит? — Вадим настороженно осматривается, безошибочно угадывая, откуда идет запах.
— Черт, мясо.
Бегу на кухню, на ходу бормоча, чтобы мыл руки и чувствовал себя как дома. Хотя нет ни единого шанса, что он это услышит. Я собиралась приготовить индюшиные отбивные в кляре из кукурузных хлопьев — все это готовится на большом огне и требует постоянного присутствия, так что за тех пару минут, пока
Пакет ставлю на пол — почему он такой тяжелый? — и кое-как спасаю мясо.
Выкладываю на тарелку отбивные, соскребаю с них подгоревшие хлопья. Становится лучше, но выглядит не как еда, которой я хотела бы угостить пришедшего ко мне в гости симпатичного мужика. Или Вадим зашел только передать «заказ»? С чего я вообще решила, что он хотел задержаться и провести со мной вечер? Даже руки его мыть отправила. Может, Авдеев хочет обсудить ситуацию с Михайлевской?
Пока я пытаюсь прикинуть, что делать с мясом (запасной порции у меня в холодильнике, само собой, нет), появляется Вадим. Осматривает несчастные отбивные, потом мой трагический вид и начинает закатывать рукава рубашки. Пиджак он снял. И с каждом секундой, пока ткань его рубашки задирается все выше по предплечьям, мне хочется выпроводить его за порог под любым, даже самым идиотским предлогом.
С моей стороны было бы очевидным малодушием продолжать делать вид, будто вид его смуглых, мускулистых, покрытых небольшим количеством темных жестких волосков рук никак на меня не действует. Я женщина, а не камень, хотя такие мужики способны даже у куска гранита вызвать обильное слюноотделение.
— Ты… голодный? — Я запинаюсь, потому что на самом деле для начала нужно было спросить, хочет ли он вообще задержаться.
— Голодный, — кивает Вадим и становится рядом, разглядывая две «аппетитно» черных отбивных. — Давай я закончу?
— Думаешь, их еще можно спасти? У меня в холодильнике пусто, если что. Я совершенно никудышная хозяйка. Но зато прекрасно умею готовить «доставку».
— С каких пор подгоревшее мясо перестало быть съедобным? — Вадим еле заметно улыбается и уверенно, за плечи, разворачивает меня в противоположную от плиты сторону.
Секунду жду, а потом все-таки занимаю место за барной стойкой, которая у меня вместо стола. В первой квартире, которую снял для меня Шутов, была такая же. Тогда мне казалось страшно неудобным — садиться на такие высокие стулья, что ноги не достают до пола, потом привыкла, а еще через пару лет это стало обязательным предметом интерьера любой кухни в любой квартире, где мне приходилось жить.
Я машинально ищу взглядом телефон, чтобы проверить сообщения, но он, кажется, остался в прихожей.
Тем временем Авдеев уже сполоснул сковороду, вернул ее обратно на плиту и отрегулировал температура. Я с интересом наблюдаю за тем, как он подсовывает тонкий нож под взявшийся корочкой кляр и ловко снимает его, словно яичную скорлупу. Под этим безобразием мясо выглядит совершенно нетронутым. Потом заново окунает оба куска во взбитые яйца и кукурузные хлопья. Повторяет так несколько раз, пока куски куриной грудки как минимум на треть не увеличатся в размерах, и только после этого выкладывает на сковородку.
Я быстро переключаюсь на пакет, когда понимаю, что Вадим закончил, повернется — и нас ждет какой-то тяжелый разговор. Чутье подсказывает. У него и раньше была куча поводов меня навестить, но сделал он это почему-то только сейчас. Хотя, конечно, раньше я буквально отбивалась от него руками и ногами. И чувствую, что нужно возобновить старую-добрую привычку, но вместо этого с любопытством шуршу бумажной упаковкой.
— Он тяжелый, — озвучиваю сделанные чуть ранее выводы. — Ты решил привезти мне мешок кофейных зерен и целое каштановое дерево?