Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
Немного позже, когда я заваливаюсь в маленькое кафе неподалеку, соображаю, что везти Лори на последних неделях беременности, даже частным бортом — не самая лучшая идея. Хотя в идеале было бы заставить ее прилететь сюда прямо сейчас и оставаться тут до самого конца срока, только хрена с два она меня послушает. Но, скорее всего, нужно присматривать жилье в соседних кварталах, чтобы в случае чего — я мог принести ее в больницу пешком, босой и на руках.
И пока я пью кофе и раздумываю над тем, как все это устроить, до меня внезапно доходит еще одна очевидная мысль — мне будет спокойнее, если Лори будет рядом. Почему, блядь, она вообще до сих
Эта мысль варится во мне весь вечер, до самого возвращения в гостиницу.
— Шутов? — слышу откуда-то справа женский голос. И снова, уже громче и с таким восторгом, как будто я какая-то кинозвезда. — Шутов, ты?!
Поворачиваюсь — и на меня налетает худое женское тело.
Секунду жестко туплю, потом беру ее за плечи, решительно отодвигаю и пытаюсь понять, что за херня происходит.
Темные гладкие волосы, красивое лицо, обезображенное потекшим макияжем, растертая губная помада. Мне требуется еще немного времени, чтобы разглядеть за всем этим «фасадом» знакомые черты.
— Мне тебя сам бог послал! — Рудницкая закатывает глаза и облегченно стонет, одновременно хватая меня за запястья, как будто боится, что я могу вдруг исчезнуть. — Слава богу. Боже. Я уже думала, что…
Она спотыкается на полуслове, фиксирует взгляд где-то у меня за спиной и ее глаза становятся круглыми от страха. Пальцы на моих запястьях судорожно дрожат.
Да блядь, что происходит?
— Шутов, умоляю, не отдавай меня ему… — Ее губы дрожат и кривляются, и я только сейчас замечаю за тонной потекшей «штукатурки» парочку свежих кровоподтеков. — Пожалуйста, умоляю, прошу…
— А ну сюда иди, шалава! — громыхает неподалеку скрипучий, немолодой и обезображенный алкоголем голос. — Ты за кого там спряталась, блядина подзаборная?!
Я успеваю повернуться за мгновение до того, как здоровенная туша пытается схватить меня за шиворот и освободить дорогу к Юле. В такие моменты я даже немного благодарен своему сиротскому детству и улице: уже давно не голодаю и не сплю под открытым небом, но рефлексы до сих пор работают как часы.
Мне нужна всего пара движений, чтобы заломить «быку» руку, вывернув ее до состояния, когда тело приобретает необходимую мягкость и гибкость. Ничего суперкрутого, потому что с такими тушами это и не требуется — они привыкли оттачивать бойцовские навыки на тех, кто значительно слабее, а на таких лбов как я налетают исключительно по пьяной лавочке. На трезвую голову вряд ли бы сунулся, потому что неприкосновенность собственной рожи для них всегда на первом месте.
— Больно, блядь! — орет тело, пока я укладываю его рожей в пол. — Ты знаешь, кто я?! Да я тебя, мудака…
Его ор привлекает слишком много ненужного внимания, так что пока сотрудники гостиницы вызывают в холл охрану, я улучаю момент и разок прикладываю гандона локтем в нос. Он завывает от боли, но на какое-то время ему становится явно не до разговоров.
Где-то сзади тяжело дышит и всхлипывает Рудницкая.
Так проходит еще около минуты, пока инициативу не перехватывает пара крепких парней из охраны. Тело Юлиного обидчика под руки утаскивают подальше с глаз.
Я отряхиваю
Юля громко в него сморкается, а потом резко тыкается лицом мне в плечо, свободной рукой прикрывая щеку. Обращаю внимание на то, что вокруг уже собралась приличная толпа желающих запечатлеть происходящее на телефон. Рудницкая — узнаваемое лицо, ничего удивительного, что любая потасовка с ее участием сразу привлекает внимание всяких утырков. Я стараюсь прикрыть ее собой, беру за затылок и плотнее прижимаю к своему плечу.
— Юль, чем помочь? Ты здесь остановилась?
Судя по виду жирного, которого уже уволокли с глаз долой, он живет где-то здесь — не стал бы бегать по гостинице в халате и банных тапках. Но Юля, не считаю поплывшего макияжа и растрёпанных волос, одета с иголочки.
— Здесь, но в номер не хочу, — слышу ее сдавленный голос. — Можешь, пожалуйста, вызвать такси?
— У меня машина.
— Шутов, ты как Дед Мороз.
Я помогаю ей выйти, оберегая, насколько это возможно, от налетевших журналистов. Кто-то успел слить инфу про скандал с участием известной модели. Так что как только мы выходим на улицу — на нас набрасываются уже не обыватели с телефонами, а профессиональные стервятники с камерами. Наверняка пару подходящих кадров им точно удается сделать.
У меня арендованный «мерин», как только оказываемся в салоне, предлагаю водителю просто порулить по городу. Юле нужно время, чтобы успокоиться.
Минут десять она просто сморкается в платок и растирает по лицу макияж. Потом тянется за сумочкой, достает сигарету и начинает курить. Табачный дым, от которого я успел отвыкнуть, ощущается почти сладким. Но я вполне могу контролировать желание не попросить хотя бы затяжку. Куда меня однажды привели мои слабости — я теперь на всю жизнь в курсе, потому что шрам от дырки в груди до сих пор иногда побаливает. А необходимость все время следить за сердечным ритмом, принимать таблетки и оглядываться на «насколько это рискованно?» возвращают на грешную землю. Хотя мой чудесный еврейский доктор не прекращает попыток разрешить мне о себе написать, потому что я, мол, уникальный случай в истории кардиохирургии.
— Хочешь? — Юля протягивает мне свою сигарету.
Я отрицательно качаю головой.
— Блин, Шутов, это точно ты?
— Я, только побриться забыл. — Провожу ладонью по щетине.
— Если бы всем мужикам так шла небритость, как тебе, то все бритвенные принадлежности надо было бы запретить на уровне Конституции. Когда мы виделись в последний раз, ты выглядел как говно без палочки. А сейчас просто… Долбаный Феникс.
— Бывают в жизни поводы воспрянуть духом.
— Поделишься рецептом? — Она горько усмехается, и кривится от боли, потому что следы побоев на ее лице начинают стремительно багроветь и опухать.
Я уважаю Юлю. На самом деле, она одна из тех единичных случаев, когда женщина вызывает у меня безусловное уважение, потому что с первого дня нашего знакомства не пыталась притворяться «не такой». Она всегда была честно, всегда признавала, что хочет денег и богатого мужика, а еще хочет карьеру и красивую дорогую сказку. И потом, когда моя жизнь почти что докатилась до пропасти, она была единственной, кого я мог терпеть рядом. Но несмотря на все эти многочисленные достоинства, я не собираюсь проветривать перед ней душу. Мы трахались, я принимал некоторое участие в том, чтобы ее путь на модный Олимп был не таким тернистым, на этом — все.