Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
— Спроси что-то другое, Монте-Кристо. — Голос Вадима почти не меняется, но острые нотки вполне прямолинейно намекают, что этот самец тоже не горит желанием распространятся о своем героическом (или не очень?) прошлом.
— И этот человек взывал к моему благоразумию, — не могу не съязвить. Он может хоть тысячу раз уходить от ответа, но такие вот «дырки» не появляются из неоткуда на примерных семьянинах и тестостероновых ангелочках.
Вадим убирает за ухо длинную черную прядь, подходит ближе, упирается ладонями в столешницу, наклоняясь ко мне настолько близко, что мои
— Этот человек, Монте-Кристо, знает, что прошлое ни хрена не отваливается, когда кажется, что все мудаки наказаны и все счета погашены. Этот человек в курсе, что главный пиздец начинается потом, когда однажды ночью ты вдруг проснешься от ощущения грязи во рту, и будешь жить с ним еще очень, очень долго. И вот здесь, — он притрагивается к моему виску, едва касаясь кожи, — не отпускает ни через неделю, ни через месяц, ни через год.
От его слов у меня предательски пересыхает во рту.
Я знала — ну, догадывалась — что это не мужик, а долбаная матрешка.
Даже сейчас, когда он вроде бы в стенах своего дома, на своей территории и полностью расслаблен, я чувствую адский самоконтроль. Настолько жесткий, что даже в шутку не хочется проверять, что будет, если однажды эту плотину прорвет.
И несмотря на все это — во мне нет ни капли страха.
Во всем этом мире есть только одна спина, за которой я чувствовала бы себя в большей безопасности, чем здесь и сейчас, рядом с Вадимом.
— Мне отвернуться? — Авдеев настолько резко меняет тему, что я не сразу понимаю, куда и зачем он собирается отворачиваться.
Доходит только когда он небрежно кивает на приготовленную для меня одежду.
Наверное, мне бы следовало стесняться. Или испытывать угрызения совести, что я собираюсь расхаживать полуголой с табличкой «смотреть, но не трогать» перед носом мужика, которому потрогать явно очень даже хочется.
Но я просто дергаю плечом, соскальзываю со стула и на ходу снимаю платье. Это вообще не сложно — достаточно просто приспустить рукава с плеч, и скользкая тяжелая ткань сама стечет по телу. Пара секунд — и дорогой наряд превращается в бордовую лужицу у моих ног.
О том, что Авдееву нравится вид моей едва ли хоть немного прикрытой стрингами задницы, красноречиво намекает шипящий вздох. Какого черта? Что он тут не видел?
Тяну время, делая вид, что выбрать между двумя очевидными вариантами — это просто целое нерешаемое уравнение.
— Твои татуировки что-то значат, Монте-Кристо?
Я спиной чувствую, что он продолжает стоять на месте, но интонация его голоса пробирает до костей. Даже плечами передергиваю, пытаясь разбавить опустившееся мне на плечи напряжение. Подумав еще секунду, беру ночнушку и ныряю в прохладный, абсолютно невесомый шелк молочного цвета. Ощущается это примерно ровно так же, как будто я продолжаю стоять голой. Можно, конечно, снять чулки, но не хочется — на моих ногах и в таком «платьице», я чувствую себя еще больше крутышкой, чем в роскошном
Поворачиваюсь, нарочно позволяя одной бретели сползти с плеча на сгиб локтя. Ткань на груди держится только на честном слове.
— Мои татуировки, Авдеев, это мои заморочки.
— Даже боюсь представить, что в таком случае означает психушка, — кивает на левую руку, где у меня целая картина с безумными куклами, растерзанными бабочками и наполненными кровью злыми воздушными шариками.
— Просто все мы немного больны. Надеюсь, ты не собираешься сейчас сказать, что татуированные женщины — это грязь, содомия и…
Он не дает мне закончить, просто разворачивается корпусом.
Демонстрация того, что мои татуировки в который раз произвели на Авдеева бодрящее впечатление, более чем очевидно выпирает в его штанах.
Я стою на месте, чувствую себя охотником, который попался в собственную ловушку.
Красивую, чертовски сексуальную и в правильном смысле самоуверенную ловушку, которая — достаточно просто дать «зеленый свет» — осчастливит меня несколькими умопомрачительными оргазмами. И ему для этого не придется даже член из штанов доставать, потому что я вот абсолютно уверена, что скромное количество женщин в его жизни прямо пропорционально его умению творить с ними разные постельные чудеса.
Мне нужно как-то отреагировать.
Мне хочется отреагировать. Позволить себе все эти вкусные эндорфины на ужин.
— Авдеев, слушай…
— Я не собираюсь снимать эти чертовы штаны, Монте-Кристо, — как будто читает мои мысли. Хотя скорее всего, они просто слишком очевидно написаны у меня на лбу. — Извиняться, что у меня на тебя стоит — тоже.
— Дело не в разрешении от врача. Я просто… — Так сложно сказать ту мысль, которую я сама в своей голове боюсь озвучивать. Боюсь — потому что это дорога в пропасть. Потому что признание разделит все на «до» и «после».
— Расслабься, Валерия. — Снова убирает со лба упавшие пряди. — Ну было бы стрёмно, согласись, если бы я на тебя смотрел и меня даже яйца не дернулись.
— Я оденусь.
— Только попробуй.
Он отрывается от столешницы, идет в мою сторону.
Просто становится рядом, выразительно топит ладони в карманах домашних штанов.
— Моя эрекция, Монте-Кристо — это моя проблема. Не твоя. Я достаточно взрослый мальчик, чтобы отдавать себе в этом отчет, и не перекладывать вину на твое максимально ебабельное тело. Так что выруби на хуй мамку — бесишь.
Я открываю — и, не проронив ни звука, закрываю рот.
И впервые за время нашего знакомства за его абсолютно убийственно спокойным выражением лица проступает что-то такое… Да ну нафиг мурашки по коже.
— Мне нужно позвонить, — Авдеев кивает на стойку, где оставил телефон. — Хочешь в душ?
Я понимаю, что это вежливый намек убрать мои уши от его телефонного разговора.
Душ у него за стеклянной перегородкой, прямо в паре метров отсюда. И, конечно, там я буду как на ладони. Но в целом мне вообще все равно, потому что это просто душ и потому что, кажется, мы с Авдеевым только что друг друга предельно поняли.