Соль под кожей. Том третий
Шрифт:
— Завольскому моя задница в кресле генерального директора «ТехноФинанс» как кость в горле. — Пытаюсь перевести все в шутку. Не хочу, чтобы он видел, что на самом деле мне только что стало очень страшно. Так страшно, что на секунду клацнули зубы. — И ты решил выманить меня к себе?
— Ты позвонила ровно за минуту до того, как это собирался сделать я сам. Я как раз целую историю придумал, почему ты должна провести со мной всей выходные в моей берлоге.
— Красивая, наверное, история была, Авдеев. Прости, что опередила.
— За это время тараканы Завольского
«Сделают очевидный шаг», — снова и снова прокручиваю в голове его слова.
Старый боров все-таки решил меня… убрать?
Ну и как он собирается это сделать? Подошлет ко мне наемного киллера? Устроит «совершенно бытовую утечку газа»? Утопит меня в ванной чьими-то не чистоплотными руками? Или как в фильмах про лихие девяностые, кто-то просто натянет проволоку с гранатой у меня перед дверью?
— Ты обещал меня напоить, невежливый хозяин. — Мне нужна капля алкоголя, чтобы отогреть покрывшиеся вековым льдом внутренности. Мне так страшно.
— Черт, прости, Монте-Кристо. Вижу тебя — и сразу тянет кормить.
— Вряд ли ты хотел бы того же, если бы мы встретились лет семь назад.
— А что было семь лет назад? — Он уже в дверях, но оглядывается в ожидании ответа.
— Я была двадцатилетней, толстой некрасивой девочкой, Авдеев. Максимально неинтересной для кого-то вроде… тебя. — Готова поспорить, что семь лет назад этот мужик был таким же чертовски сексуальным и горячим. Кем-то, кто на Валерию Гарину не посмотрел бы даже ради всех денег ее богатого отца.
— Я все еще не теряю надежду, что однажды ты перестанешь делать обо мне странные выводы, Валерия.
Ненадолго уходит и возвращается с бутылкой виски и одним стаканом.
— Ну да, кто-то же должен быть трезвым и остановить меня от танцев на столе голышом. — Я не люблю крепкие напитки, даже не могу вспомнить, когда пила что-то такое в последний раз. Поэтому первый же глоток обжигает язык и слизистую, заставляет глаза увлажниться, пока медленно цежу его дальше в горло.
— Валерия, тебе не надоело?
— Пить? Я еще даже не начала.
— Притворяться, Монте-Кристо. Тут же только я, ты перед кем выделываешься?
— Ты снова становишься жутким занудой, Авдеев. — Я делаю еще один глоток, и еще, пока не затерпнет язык. — Верни испорченного мужика, с ним прикольнее.
— Запала на него, да? — Улыбка до ушей, но такая чертовски соблазнительная, пошлая, как будто пока я тут облизываю край стакана, он мысленно облизывает меня.
— Пф-ф-ф, — фыркаю. И снова, блин, краснею. — Расскажи, как ты докатился до такой жизни.
— Я много работаю, о чем ты и так в курсе. — Внимательно смотрит на мои губы, с которых я нервно слизываю горький след виски.
Я ёрзаю на стуле.
— Не прикидывайся шлангом, Авдеев, я про другое.
— Не понимаю, о чем ты.
Все он понимает. Провоцирует. Выводит на территорию, где работают только его правила игры.
И до меня вдруг внезапно доходит. Просто как гром с ясного неба, что
Если бы не стащил тогда штаны в раздевалке — я, скорее всего, не полезла бы к нему в душ.
Бросил в меня своей толстовкой, заставляя вспомнить о нем. Думать, что содержимое моего топа очень даже попало в фокус его внимания.
И телку ту он нарочно из зала вывел, чтобы меня выбесить.
— Авдеев, твою мать! Ах ты провокатор хренов! Манипулятор долбаный! — Я смеюсь, это не со зла, но каждую гадость он точно заслужил. — Ты же с самого начала меня провоцировал!
— Валерия, я хотел тебя отодрать примерно с той минуты, как ты зашла в зал, — продолжает довольно ухмыляться. — Такая маленькая деловая соска на большой крутой тачке. Ты на всех как на говно смотрела. Особенно на меня. Хотелось просто вот… — Явно сдерживается. — Если бы ты пришла на свидание — из ресторана отправилась бы прямиком в мою постель, в хлам мокрая. Хотя, скорее всего, я выебал бы тебя еще в тачке по дороге домой.
Я несильно бью его кулаком в грудь.
Надо было пойти на то свидание.
— На тебя, Авдеев, я смотрела в слюнях и соплях, — не вижу смысла это скрывать. Да и зачем? Он и так знает, что мимо него ни одна сексуальна активная женщина спокойно пройти не сможет.
— Может быть…
Он не заканчивает, потому что наш разговор и музыку перебивает звонок телефона.
Вадим беззвучно ругается сквозь зубы, отходит, прикладывает телефон к уху.
А я разом приговариваю остатки крепкого алкоголя в своем стакане.
Он никуда не уходит, но снова говорит обрывочными фразами, хотя даже их достаточно, чтобы было понятно — это снова что-то по поводу Марины. Не хочу слушать.
Спрыгиваю со стула и бегом поднимаюсь на второй этаж. У Вадима в доме тепло, но полотенце все равно промокло, и расхаживать в таком виде не самое комфортное занятие на свете.
Еще раз разглядываю его гардеробную. Трогаю пальцами дорогие рубашки, в основном шелковые, гладкие и даже после химчистки пахнущие им. Можно накинуть одну из них — по размеру она мне точно как платье будет. Даже тянусь, чтобы стащить одну с вешалки… И быстро одергиваю руку. Это почему-то кажется таким интимным, очень личным, как будто мы снова занялись фантастическим сексом, я словила несколько невероятных оргазмов, моя кожа насквозь пропиталась особенным вкусом его тела и вот теперь, по классике жанра, мне остается только надеть его рубашку, как символ его права собственности на меня.
Переодеваюсь в пуританскую пижаму, поворачиваюсь в зеркало, чтобы взбить еще немного влажные после душа волосы. У меня таких целомудренных вещей в гардеробе уже лет сто как нет. Не потому, что мне они не нравятся, а просто в определенный момент своей жизни я научилась любить себя. Тогда мое тело еще было далеко от совершенства, у меня по-прежнему был лишний вес и похожая на блин попа, но я больше не боялась показывать плечи и ноги, и мне нравилось ощущение свободы — можно надеть, что хочется, любой цвет, любой фасон, даже если это полупрозрачный топ на грани фола.