Солдаты
Шрифт:
Вдруг чей-то вкрадчивый, осторожный голос прервал оратора:
– - А ведь земля-то не наша, Суин, а Штенбергов. А вдруг вернется
боярин, что тогда?.. Шеи пообломает!.. Мукершану что не агитировать? Чем он
рискует? Чуть что -- в город подастся, а мы расплачивайся, как в тридцать
третьем... Я не против того, чтобы землю эту распахать -- зря же пропадает.
Только не нажить бы беды. Подумай об этом, Суин Корнеску.
Человек, сказавший эти слова, отделился от толпы и
заковылял по улице, прочь от митинговавших.
Толпа притихла, неприятно пораженная, потом зашумела с новой силой:
– - Это мы еще поглядим, кто кому обломает!
– - Патрану хорошо так говорить. У него своей земли по горло.
– - А может, он прав, господа? Вдруг боярин и впрямь возвратится...
– - Слушать Патрану -- с голоду сдохнешь!
Последние слова, должно быть, долетели до удалявшегося человека, он
резко оглянулся, сверкнул цыганскими глазами и поковылял быстрее.
2
Вечером во дворе Бокулеев шла энергичная подготовка к выезду в поле.
Кузьмич подкармливал своих и без того сытых лошадей. Пинчук сортировал
семенную пшеницу, добытую Бокулеем-старшим все в той же боярской усадьбе не
без помощи, разумеется, конюха Иона. Хозяин едва успевал подносить мешки.
– - Эх, триера нэма! -- сокрушался Петр Тарасович, могучими ударами
широченных ладоней встряхивая огромное кроильное решето, подвешенное у
крыльца дома.-- Мабуть, рокив четырнадцять не видал такой штуки.-- говорил
он про решето.
– - Як, бувало, заладишь триер...
Тугая, необъятная его спинища взмокла. От нее валил пар. Сладко ныли
натосковавшиеся по лихой работе руки, звенело в ушах.
– - Ух, добрэ! Давай подсыпай, хозяин. Шевелись!
– - торопил он. Крупное,
тяжелое зерно золотой россыпью шелестело в решете.
– - Давай!..
Михаил Лачуга укладывал на повозку небольшой котел, продукты, жестяные
тарелки, ложки, сунул под сиденье ездового на всякий случай бутылочку
румынской цуйки*. "Выпьют с устатку", -- подумал он. Специально для Петра
Тарасовича Михаил Лачуга завернул в бумагу кусок свиного сала со шкуркой --
знал, плут, слабость полтавчанина... Наташа положила в попонку пакет с
медикаментами: "Мало ли что может случиться". Комсорг Камушкин быстро
намалевал плакат и под ним большими буквами вывел надпись: "Слава
гвардейским пахарям!" Плакат на высоком шесте укрепили в повозке. Возле него
села сияющая Василика, держась одной рукой за шест, а другой обняв Мотю.
Мотя вызвалась поехать в поле в качестве поварихи. Она отпросилась у
начальника и с вечера явилась к разведчикам, чтобы
Всяк старался что-нибудь сделать для пахарей.
* Ц у й к а -- румынская водка.
Сенька отдал Кузьмичу свой трофейный нож, а Никите Пилюгину,
отпраплявшемуся вместе с Пинчуком и Кузьмичом в поле погонщиком, строго
настрого наказал "перевыполнить все нормы и стать, наконец, настоящим
человеком".
– - Не бери пример со своего батьки, -- внушал ему Семен.
– - Тот мужик
темный, а ты ведь при Советской власти родился. Это понимать надо!
В общем все были заняты делом, суетились, хлопотали. И подразделение
сейчас больше походило на полеводческую колхозную бригаду, готовившуюся к
первому выезду в поле. Забаров посмотрел на своих солдат и подумал: "Как
легко эти люди из воинов становятся тружениками! С какой же яростью будут
работать они после войны!.." Перед ним сейчас были не просто разведчики, а
будущие инженеры, начальники цехов и строек, председатели и бригадиры
колхозов, агрономы -- люди, которым суждено не только разгромить врага, но и
возродить разрушенное врагом, украсить свою родную землю, политую их кровью,
построить то великое, ради чего так много отдано драгоценных жизней.
Пинчук досортировывал последвие пуды пшеницы. Покончив с делом, он взял
из рук хозяйки большой кувшин с холодной водой и осушил его до дна.
Громоподобно крякнул:
– - Ох, добрэ, мамо! Из какой криницы брала? Бун!
На зорьке, празднично-торжественные, тронулись в степь.
Едва выехали за околицу, над передней повозкой, где трепетал красный
флаг, взвился звонкий, беззаботный голос Василики:
– - Марица, Марица, я тебя люблю,
Тебе я в подарок ярких бус куплю.
– - Ну что же, купите -- это не беда.
Я бус не носила, право, никогда.
Счастливая и беспечная, она своими большими черными глазами смотрела то
на Георге, смущенно улыбавшегося и тихо подпевавшего своей подруге, то на
Мотю, то на жмурившегося от солнца Кузьмича. Перекликаясь с жаворонками, над
степью звенело:
– - Куплю я лимон, куплю я апельсин,
Я рад все отдать за поцелуй один.
– - Ну что же, купите -- это не беда,
Плодов я таких не ела никогда.
Четверо суток не возвращались пахари с поля. За это время "бригада"
Пинчука вспахала и посеяла наделы двум семьям. Половина первого дня ушла на