Солдаты

Алексеев Михаил Николаевич

которая уже поселилась в доме Бокулеев, что дочь хозяина, семнадцатилетняя

Маргарита, заражена немецким офицером нехорошей болезнью. Пинчук решил

отвезти девушку в наш армейский госпиталь, что стоял в городе Хырлэу, в

тридцати километрах от Гарманешти. Убитая горем мать Маргариты теперь

воспрянула духом и в знак благодарности грела для солдат воду.

Петр Тарасович охотно взялся помочь семье хозяина. Глядя на худенькое,

бледное, истомленное тяжкой

болезнью лицо девушки, он шептал в адрес

фашистов:

– - Ось гниль яка... Всю Европу опоганили...

Больше всех страдал от безделья Сенька Ванин. Его неуемная молодая

энергия искала выхода. Послонявшись возле Кузьмича и Лачуги, он вновь шел

допекать Никиту Пилюгина. Последнее задание, в котором неплохо показал себя

Никита, несколько смягчило Сеньку в отношении Пилюгина. Тем не менее он

по-прежнему донимал его.

– - Опять сидишь один, -- говорил он ему.
– - Нет бы пойти к хлопцам,

побеседовать с ними вместе, анекдоты хотя б послушать... Ну, неисправимый же

ты единоличник, Никита!.. А ведь что ты есть один? Ничто! -- И Сенька

пускался в глубокие и рискованные философские рассуждения: -- Вот взять к

примеру наш последний бой с немецкими разведчиками. Один бы ты там ничего не

сделал. Умер бы от страху. А все вместе мы легко управились с немцами,

потому как мы -- сила... Ты -- опасный индивидуалист, Никита, вот ты кто.

– - Отвяжись ты от меня! -- стонал Пилюгин. -- Что ты ко мне

прилепился?.. "Индивидуалист"...

– - А то и прилепился, чтоб ты понял...

Но тут появлялся Шахаев, и Сенька покорно умолкал. Однако, отойдя с

парторгом от Пилюгина, жаловался:

– - Мозолит мне глаза наш Никита, товарищ старший сержант. И зачем вы

только с ним возитесь?..

Шахаев хмурился.

– - У Никиты много недостатков, как, между прочим, немало было их и у

тебя, Семен, да и сейчас еще кое-что осталось, -- втолковывал он Ванину.
– -

А мы -- коллектив, сила большая, как ты сам говоришь. Вот и надо

перевоспитать Никиту в духе уважения к коллективу. Грош нам цена, если мы не

сделаем этого. Ты вот уже и сам отделенный, а рассуждаешь не

по-командирски... А ведь я считал, что ты уж совсем избавился от своей

болезни.

Сенька безнадежно махнул рукой:

– - Не верю я в Пилюгина. Его советская власть за двадцать с лишним лет

не воспитала, а вы хотели сразу...

– - Надо верить. Ты вот что: чем попусту Никиту одолевать, занялся бы

полезным делом.

– - Каким? -- насторожился Ванин, думая, что сейчас опять заставят

копать укрытия.

– - А вот каким: ты -- опытный разведчик. Почаще

беседуй со своими

солдатами, особенно с новичками. Расскажи им о своих поисках. Да и в газету

об этом напиши. Сейчас в дивизии много молодых бойцов. Им пригодятся твои

советы. Меня и редактор просил, начподив -- тоже.

Предложение Шахаева написать в газету Сеньке особенно понравилось, оно

льстило ему. Целый день корпел он над бумагой. Поломал дюжину карандашей.

Переживая незнакомые муки творчества, искусал все губы, даже похудел. К

вечеру, однако, статья была готова. Сенька перечитал ее раза два --

задумался. Не будучи вполне уверенным в своих писательских способностях, на

что, конечно, имел веские основания, он после долгого размышления сделал

следующую приписку:

"Прошу товарищей из газеты отредактировать мои ошибки и все недостатки

в моем изложении выслать мне в письменной форме".

Не страдая избытком скромности, ниже поставил подпись:

"Кавалер четырех орденов гвардии ефрейтор Ванин Семен Прокофьевич".

Затем запечатал статью в конверт и хотел было отдать пакет Кузьмичу, по

совместительству исполнявшему у разведчиков должность почтальона, но

раздумал. Он вспомнил, что редакция располагалась недалеко от них, и решил

отнести пакет сам, тем более что в одном доме с редакцией размещалась и

полевая почта: был чудесный предлог встретиться с Верой.

Отпросившись у Шахаева, временно исполнявшего обязанности командира

взвода, Семен отправился в редакцию. По дороге он увидел большую группу

румынских крестьян. Среди них стоял Александру Бокулей. Он показывал всем на

свой дом, хохотал, щелкал языком. Рядом с Бокулеем был невысокий человек,

без шапки, с коротко остриженными седыми волосами. Человек этот тоже глядел

на дом Бокулея, говорил что-то крестьянам.

Это был Николае Мукершану. Он первый поклонился разведчику. За ним то

же самое сделали остальные. Ванин приосанился, молодецки козырнул и

продефилировал дальше, борясь с нетерпеливым желанием вступить с

иностранцами в пространную беседу.

Во дворе, где размещалась редакция "Советского богатыря", Ванин увидел

любопытную сцену. Красный от злости наборщик гонялся по двору за огромным

гусаком (редакции подарили этого гусака еще на Украине, и наборщики возили

его все время с собой). Гусак вытягивал свои белые саженные крылья, гортанно

гоготал, носясь по двору, как планер. Путь ему пересекал шофер Лавра. На