Солдаты
Шрифт:
Утопленному,
Чем на свете жить
Разлюбленному.
Хор смолк. Оборвалась хорошая песня.
Дымной наволочью подернулись выпуклые глаза Ванина. Пение растеребило и
Сенькино сердце. Помрачнел лихой разведчик, опустил когда-то беспечальную
голову и не смел поднять ее, взглянуть на Наташу, словно чувствовал свою
большую вину перед ней. Непокорный вихор сполз на опаленную солнцем
приподнятую правую бровь.
взобрался на самую высокую яблоню, в кровь исцарапан руки о маленькие
колючие сучья, невидимые в темноте. Ветер сорвал с его головы пилотку,
растрепал густые мягкие волосы.
Сенька слез на землю, подсел к Шахаеву. Тот уже давно наблюдал за ним.
– - Что с тобой, Семен?
Обрадовавшись этому вопросу, Сенька, однако, ответил не сразу. Лишь
проворчал невнятное:
– - Черт знает что... Вот тут... ерунда какая-то, -- ткнул раза два себя
в грудь.
– - Об Акиме вспомнил?
– - Угу, -- угрюмо выдавил Ванин и, помолчав, начал торопливо и горячо:
– - Не увижу его больше -- вот беда. Решил, поди, что я плохой товарищ...
издевался над ним...
– - Тебя беспокоит только это?
– - Ну да...
– - A ты всегда был прав в споре с Акимом?
– - в узких щелках припухших
век кусочками антрацита поблескивали чуть косящие глаза.
– - Как ты думаешь?
– - Не знаю...
– - Вот видишь. Не так важно, Семен, что вы не успели помириться с
Акимом. Важно другое -- чтобы ты нашел мужество сказать себе: "Да, я не
всегда был прав, обвиняя товарища. Я понял это. И больше не допущу ничего
подобного по отношению к своим боевым друзьям". Акиму уже сейчас все равно:
помирились вы с ним или нет. А вот для нас, живых твоих товарищей, очень
важно, чтобы ты, Семен, сделал для себя такой вывод.
Сенька молчал. А Шахаев, положив на его плечо свою короткую тяжелую
руку, неторопливо продолжал:
– - Аким был прав в одном: нельзя валить в одну кучу убежденных фашистов
и немцев, обманутых и развращенных фашизмом. А ты смешиваешь. Для тебя все
они одинаковы. Немцы -- и все. И их надо уничтожать везде, как ты часто
говоришь. Аким не соглашался с тобой в этом, и он был прав. Надо глядеть
вперед, Семен, а не назад. Кто знает, может, когда-нибудь немцы тоже
построят у себя новую жизнь и встанут в один ряд с нами...
Сенька слушал и не верил ушам своим. Тот ли это Шахаев говорит такие
слова? Не он ли учил молодых бойцов быть беспощадными к врагам? Разве не сам
Шахаев вот совсем недавно, на Курской дуге, лично убил восемь немцев? Нет,
тут
– - Как можно говорить такое, товарищ старший сержант?
– - начал Ванин
запальчиво, обжигая парторга зеленым блеском своих округлившихся глаз.
– - Я
вот вас опять не понимаю. Что я, к примеру, должен делать, когда на меня
прет целая цепь немцев? Сидеть и ждать? Ведь все фрицы как фрицы, в плоских
касках с чертенячьими рожками, в зеленых мундирах, -- разберись, который из
них убежденный и у которого этого убеждения нет. На лбу не написано, а ежели
и написано у
какого, так издали не увидишь. Пока будешь разбираться, они тебя
прихлопают. Доказывай потом, что ты не верблюд...
Шахаев улыбнулся:
– - Ай, Семен, Семен! Упрямая твоя головушка! Кто же тебе сказал, что в
бою не надо убивать. Бой есть бой. Там против тебя только враги. И ты прав,
когда говоришь, что на войне надо быть злым. Добряки тут ни к чему...
– - Во-во!..
– - подхватил Ванин и победно посмотрел на парторга.
– - Но
Аким не понимал этого. А я хотел его на путь истинный направить. Друг же он
мой. А в уставе сказано: помогай товарищу словом и делом, удерживай его от
дурных поступков. Я действовал согласно уставу. Словом удерживал... Ведь это
факт, что Аким пожалел предателя, не убил гадину такую!..
– - Ну, это еще неизвестно, пожалел или нет.
– - Ясное дело -- пожалел!..
– - А по-моему, тут что-то другое.
– - Значит, я был не прав?
– - А ты сам-то как думаешь?
Сенька не ответил.
Вокруг было тихо. Только на вершинах яблонь и груш чуть слышно роптали
увядающие листья. Изредка они срывались и, невидимые, мягко ложились у ног и
на головы присмиревших солдат.
У плетня, в сухой прошлогодней крапиве, сопя и фырча, бегали ежи,
гоняясь за мышами и другой мелкой тварью. В воздухе неслышно носились
нетопыри, и трассирующими пулями бороздили ночной мрак светлячки.
Ванин прислушивался к возне у плетня: с необычайной ясностью
припомнился ему окоп -- тот, на Донце: еж, колючим комком скатившийся по его
спине на дно окопа; острый запах человеческого пота; хриплое дыхание;
белоглазый, с рыжей подпалиной густых бровей немец, его искусанная нижняя
губа и хрусткий звук вонзившегося в грудь ножа; ястребиный нос Акима и сам
Аким, изогнувшийся над врагом...
"Неужели я был не прав?" -- Сенька прищемил зубами нижнюю губу.
– - Хороший парень был все-таки Аким, -- сказал он, подумав.
– - Умный...