Солдаты
Шрифт:
Петр собрался уходить. Еще раз оглянулся вокруг. Там, где когда-то были
густые вишневые сады, теперь торчал обгорелый черный кустарник. Сердце
солдата сжалось.
– - Надиюсь на тэбэ, Юхим, гляди тут за хозяйством, -- сказал он и,
вдруг вспомнив о старом Силантии, о долгой беседе с ним, подумал: "Вот бы
кого мэни завхозом-то". -- Так гляди же, Юхим!.. -- густые усы Пинчука
шевельнулись, он их прикрыл зачем-то своей огромной ладонью.
– -
– - сказал Ефим.
И утопил лицо Петра в своей аспидной бороде.
– - До побачення!..
Пинчук вышел за село. Ноги быстро понесли его по невспаханному,
насильственно обеспложенному полю. Голова гудела от нахлынувших воспоминаний
и дум. Пинчук все убыстрял и убыстрял шаг. А перепела -- глупые птицы!
– -
наперебой убеждали, звенели в высокой, безобразной траве: "Спать пора, спать
пора, спать пора..." Едкая гарь неслась в воздухе, жгла ноздри, сушила
глотку. "Спать пора, спать пора..." -- заливались перепела. "Не пора
спать... не пора, ой как не время!.." -- стучало в сердце старого солдата.
8
Разведрота располагалась в густом саду, на западной окраине большого
украинского села, в двух переходах от великой реки. На этом рубеже
командование дивизии спешно приводило в порядок полки, пополняя их людьми и
боеприпасами, подтягивая тылы; шоферы заправляли машины горючим, чтобы
совершить последний стремительный рывок к Днепру.
Приближался вечер. Косые солнечные лучи с трудом проникали сквозь
частые, повитые сумерками, колючие ветви терновника, за которыми сидели
разведчики. Тут было тихо и прохладно, просто не верилось, что в соседнем
селе и вообще где-то рядом могли быть немцы. Ни единым выстрелом не
нарушалась тишина. Только самолеты-разведчики по-прежнему чертили белые
замысловатые линии на тускнеющем небе.
Рота была сейчас похожа на цыганский табор. Кузьмич, на случай дождя, а
главное -- для прохлады, разбил несколько зеленых палаток, возле которых
сидели и лежали разведчики. Большинство из них было занято каким-нибудь
делом: одни подбивали подметки к сапогам; другие зашивали маскхалаты; третьи
чистили автоматы; кто-то брился; некоторые торопливо, зная, что скоро
придется идти вперед, расправлялись с недоеденными консервами; иные сбивали
с деревьев редкие перезрелые яблоки, отыскивая их, как охотник выискивает в
тайге шуструю белку. И лишь немногие, на всякий случай, вздремнули. К этим
немногим, разумеется, принадлежал и Сенька, который любил "выспаться
запас". Кузьмич, Лачуга и Наташа готовили ужин.
За последние дни девушка сильно похудела. Лицо ее осунулось, глаза
потемнели. После гибели Акима она стала замкнутой, молчаливой. Об Акиме ей
постоянно напоминал простоватый Михаил Лачуга. Кузьмич в этом отношении был
догадливее повара и не тревожил Наташу тяжелыми воспоминаниями. Он полюбил
девушку и старался облегчить ee трудную фронтовую жизнь.
Предупредительно относился к Наташе и Марченко. Она часто чувствовала
на себе пристальный взгляд каштановых глаз лейтенанта. В глазах Марченко,
как и в его походке, было что-то вкрадчиво-мягкое, рысье и опасное.
Встретившись с ним, она робела, торопилась поскорее уйти от лейтенанта.
Иногда он eе останавливал:
– - Вы... что, Голубева?..
– - Вы о чем-то хотите спросить меня?
– - в свою очередь говорила она, с
трудом подавляя в себе неприязнь к этому красивому человеку.
– - Разве вы не знаете -- о чем?..
– - Я вас не понимаю, -- отвечала она и быстро уходила.
Лейтенант провожал ее долгим скользящим взглядом.
У Кузьмича же был свой план: ему хотелось во что бы то ни стало
сблизить Наташу с Шахаевым. Только Шахаев, думал сибиряк, достоин ее.
Подружившись с ним, она, как полагал Кузьмич, постепенно забудет про свое
большое горе и приободрится.
"Жаль девку. Засохнет", -- сокрушался старик, обдумывая во всех деталях
свой замысел. К его реализации он подходил в высшей степени осторожно.
– - Довольно тосковать, дочка, -- говорил он ей. -- Не вернешь теперь
его. На свете еще много встретится хороших людей. Ты бы поговорила, к
примеру, с парторгом нашим. Он тоже про то скажет...
Но она выслушивала его равнодушно, будто навсегда застыла в своем горе.
Шахаев, не подозревая о Кузьмичовых планах, со своей стороны старался
всеми силами втянуть девушку в общественную работу, на что она шла с большой
охотой. Наташа сказала как-то парторгу:
– - Товарищ старший сержант!.. Прошу вас -- побольше загружайте меня
делами. Мне иногда кажется, что я очень мало, слишком мало делаю!.. Разве
сейчас можно так!.. Вы вот все ходите в разведку, жизнью рискуете,
проливаете кровь... А я... ну, что я делаю полезного?.. Перевязываю
раненых?.. Но в роте их не так уж много бывает!.. Я не могу больше так.
Прошу вас!..
Он пытался разубедить ее и сокрушался оттого, что слова его не