Солдаты
Шрифт:
Ясно, что, как только кончится война, он, Пинчук, уже немолодой
человек, да к тому же еще и голова колгоспу, немедленно вернется домой.
Ванину, как полагал Пинчук, придется еще, пожалуй, несколько годков пожить
за границей и после войны; надо ведь, чтобы и там был порядок, чтобы люди
были людьми, а не черт знает кем, чтобы и там наконец уважалось доброе и
великое слово -- народ. В общем Сенька останется в армии. Что же касается
его, Пинчука,
войны начал Петр строить у себя в артели электростанцию -- помешали фашисты.
Теперь он обязательно ее построит, и притом большей мощности, чем
предполагалось раньше. Восстановит мельницу, маслобойку, крупорушку. И
Пинчук не хочет, чтобы колхозники в его селе жили под соломенными крышами.
Хватит! Он понастроит им просторные и светлые хаты из кирпича, покроет их
крепкой и нарядной черепицей, все дома зальет электричеством, у всех
установит радиоприемники, выстроит клуб, -- да что там клуб -- кинотеатр
выстроит! А школу, какую школу он соорудит для малышей! Жаль, что погиб
Аким. Быть бы ему директором этой школы (хоронилась в Пинчуковом сердце
думка: переманить к себе Акима). А к тому времени подрастет посаженный еще
до войны сад на трехстах гектарах -- какая же хорошая жизнь будет!..
– - Тильки б нам не мишалы бильшэ, -- закончил изложение своих больших
планов Пинчук.
Настроение у всех троих,-- Кузьмич хоть и не принимал участия в беседе,
но и его она сильно разволновала, -- стало вдруг таким же светлым и
радостным, как была светла и радостна эта ночь -- лунная, многозвездная и
теплая. А утро выдалось еще великолепнее -- без единого облака,
прозрачно-синее, как в мае, чуть подкрашенное пробивавшимися из-за горизонта
лучами пробудившегося солнца. Радовала глаз и окружающая картина: куда ни
посмотри -- всюду стояли брошенные и подбитые немецкие машины, танки,
бронетранспортеры, пушки. И нашим солдатам плевать на них: стоят они, эти
фашистские машины и пушки, смирнехонько, беспомощные, укрощенные. А
укротители их сейчас бойко шагают по обочинам дорог, стремясь на запад, к
Днепру, за Днепр, к границе... Вот они тянутся цепочками -- люди в обмотках,
с помятыми пилотками и в выцветших гимнастерках, не слишком, может быть,
деликатные люди, но зато справедливые. Обгоняя обозы и пехоту, взлохмачивая
пыль, с ревом и лязгом мчались наши танки, за ними поспевали "катюши",
самоходки. А над всем этим проносились эскадрильи самолетов. И все туда же,
на юго-запад.
Слева, среди бурьяна, в черных потеках масла и бензина
обломки вражеского бомбардировщика.
– - Сбегай, Семен, принеси-ка кусок плексигласа. Лавра мундштуки нам
сделает, -- попросил ездовой.
Сегодня он был тщательно выбрит, рыжие усы аккуратно подстрижены. Даже
хлястик на его шинели не висел больше на одной пуговице. И Сенька знал: не
хотел старый сибиряк, как и все разведчики, выглядеть перед Наташей неряхой.
На всех лежало ее светлое, живое отражение.
– - Пошли они к черту, эти мундштуки! -- решительно отказался Сенька,
чего с ним никогда не случалось.-- Не хочу руки марать!..
Пинчук и Кузьмич с удивлением посмотрели на ярого трофейщика.
– - А може, сбегаешь, Семен?
– - на всякий случай предложил Петр.
– - Коммунизм небось собираешься строить, а сам посылаешь меня за разной
гадостью, -- упрекнул Сенька. Но Петр запротестовал:
– - При коммунизме бережливость вдвойне нужна. Вещь-то пропадет, а мы б
ее в дило употребили.
Немцы откатывались к Днепру, яростно огрызаясь. Но сдержать советских
солдат, которых великая река притягивала, как магнит, они уже не могли. Наши
пехотинцы и танкисты врывались в села и города и сбивали неприятеля,
вынуждая его к бегству. Все это радовало ехавших на повозке разведчиков.
Но Пинчук скоро изменился в лице, впал в редкую для него угрюмость:
справа и слева от дороги, куда ни кинь взгляд, потекли назад сожженные дотла
села. Тяжелые, горькие дымы поднимались к небу, застилали светлый горизонт.
Едкая гарь, смешанная с терпкими степными запахами, ударяла в ноздри,
теребила душу. Черные, обгорелые яблони стояли у дорог, роняя на землю
крупные испеченные плоды. Коробились на огородах испаренные тыквы. Босоногие
одичавшие ребятишки рылись в золе, у родных пепелищ, собирая для чего-то
обгорелые, ненужные гвозди и дверные скобы. Ребята были так подавлены
совершившимся, что не могли даже по-детски радоваться приходу освободителей.
Пинчук смотрел на этих ребятишек и думал: "Наверное, и моя дочурка вот так
же роется в золе у сгоревшей хаты..."
– - Кузьмич, -- тихо проговорил Петр, -- командир роты разрешив мэни
заскочить до дому. Я вас скоро догоню. А пока що побудь за мэнэ. Смотри за
Лачугою. Отстане ще, бисов сын. Люди щоб булы накормлены... Ну, бувайте!..
Он пожал руки Кузьмичу и Сеньке, тяжело соскочил на землю и пошел
напрямик непаханым полем. Он шагал и шагал, осматриваясь вокруг, потеплевшим