Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны
Шрифт:
От 69-й параллели нас отбросило на целый градус севернее, и 16 июля мы оказались на той же параллели, на которой были 10-го, но зато нам удалось все-таки продвинуться на полтора градуса к западу.
Что же делали в это время ученики и команда?
На высоте 10–15 сажен [74] над палубой, упершись ногами в подвешенные под громадными реями «Товарища» специальные проволочные снасти — перты, прижавшись изо всех сил животом и грудью к реям и просунув руки в прикрепленные на реях для этой цели веревочные кольца, они крепили, отдавали, привязывали, отвязывали и меняли паруса. Тяжелая, намокшая, надутая жестоким ветром, неподатливая, как лубок, парусина требовала для обращения с собой нечеловеческих усилий. Кровь сочилась из-под ногтей. Кожа трескалась на ладонях и сгибах пальцев. Клеенчатые куртки и надетые под ними пальтишки
74
Двадцати — тридцати метров. — Прим. ред.
Никто не роптал и никто не жаловался. Зарождалось даже бодрое юношеское соревнование между отдельными вахтами.
В кубрике только и было разговоров:
— А третья-то вахта марсель переменила скорей первой. Хвастуны вы, первая вахта, а как на деле, так работаете, как мокрые тараканы.
— А вы что? Сухие тараканы, что ли? Когда вы работали, так ветер в это время сдал немного, больше ничего. Да и разница-то всего на пять минут вышла.
— Ну ладно, придем в Англию, так посмотрим, которая вахта на своей мачте вперед с парусами управится…
Я только радовался, что первые штормы «Товарищу» пришлось испытать при незаходящем полярном солнце, в мутном, но непрерывающемся дневном свете. При всем энтузиазме и самоотвержении нашей молодежи, я не думаю, чтобы при тех парусах и снастях, с которыми мы вышли из Мурманска, «Товарищ» благополучно управился бы, если бы эти штормы ему пришлось переживать в темные, беспросветные, безлунные и беззвездные ночи.
Мы шли лавировкой, и, помимо постоянной работы по уборке, постановке и перемене парусов, приходилось время от времени вызывать всех наверх для поворотов. Когда, сгрудившись на палубе у брасов, под веселое улюлюканье блоков, с веселыми прибаутками и обрывками песен, ребята тянули снасти и вкатившаяся волна накрывала их с головой, они только фыркали, как тюлени, и весело ругали старый, седой, не в меру расходившийся океан.
Наш радиотелеграфист Виктор Петрович Семенов все время сидел в своей каюте, наполовину залитой водой, высоко поджав босые ноги к перекладине под сиденьем стула, и возился со своим игрушечным аппаратом. Но результаты его работы до сих пор оставались тайной и для меня, и для всего комсостава корабля.
Однажды, за обедом в кают-компании, я высказал удивление, почему мы не получаем метеорологических бюллетеней с норвежских станций.
— А кто вам сказал, что мы их не получаем? — ответил обиженным тоном радист. — Я их аккуратно два раза в день получаю, они у меня все в журнале записаны.
— Так что же вы их мне-то не сообщаете?! — вскипел я.
— А вы меня о них спрашивали?..
На следующий день я узнал другую новость: мы можем принимать радио, а наше радио не могут принимать ни береговые станции, ни другие суда. Радиоволна нашей игрушечной станции оказалась всего в 300 метров, и удлинить ее мы не могли. Нормальная длина волны морских установок — 600 метров… И станция, и радист стоили друг друга!
После приказа о том, чтобы все, что принимает наша радиостанция, немедленно сообщалось мне, мы стали получать и метеорологические бюллетени, и газетные новости, и чужие телеграммы. Когда впоследствии погода исправилась, то по вечерам наш радист стал приглашать даже членов кают-компании слушать радиоконцерты. Приемник у нас оказался хороший.
Как-то два дня подряд нас вызывала бергенская станция, сообщая, что на «Товарищ» есть телеграмма. Наша станция все время отвечала: «Слушаем, просим передать текст», но Берген нас не слышал. В конце концов мы получили эту радиограмму через одну маленькую норвежскую станцию со следующим предпосланием: «Уловив случайно ваши бесплодные попытки связаться с нашими станциями, я настроил свой приемник на вашу волну в 300 метров, можете ежедневно от 16 до 18 часов передавать свои радио через меня».
Мы довольно долго пользовались услугами этого норвежского благодетеля, и я успел передать через него служебное донесение о положении и местонахождении судна и коротенькое радио своей семье.
17 и 18 июля, в широте 66° северной и долготе 10° восточной, мы испытали еще один зюйдвестовый шторм, но уже меньшей силы.
От 18 до 26 июля шли лавировкой к югу, вдоль норвежских берегов, неся все, или почти все, паруса и имея от 4 до 6 миль хода.
На рассвете 26-го, на широте Бергена, мы получили наконец попутный северный ветер и быстро проскочили Немецкое море [75] .
75
Северное море. — Прим. ред.
Я до сих пор ни слова не сказал ни об экипаже, ни о внутреннем устройстве «Товарища». Затем мне неоднократно приходилось употреблять технические названия различных парусов и снастей. Прилагаемый к книге маленький чертеж и фотография корабля под парусами дадут понятие о его устройстве и парусности, и я перехожу прямо к экипажу.
Экипаж «Товарища» состоял из меня — капитана корабля, четырех помощников, двух преподавателей — руководителей учебных занятий учеников, врача, радиотелеграфиста, машиниста, заведовавшего маленьким вспомогательным котелком, паровыми лебедками, помпами и прочими несложными механизмами нашего чисто парусного корабля, двух боцманов, парусника, плотника, повара (кока), его помощника, буфетчика, уборщика кают, пятнадцати матросов, двух юнг и пятидесяти двух учеников. Всего было восемьдесят семь человек. Восемьдесят восьмым был тов. Е. Ф. Ш. — корреспондент «Комсомольской» и «Ленинградской правды», официально числившийся в судовых документах секретарем капитана.
В конце концов тов. Ш. пришлось волей-неволей оправдать свой официальный титул, так как он имел с собой собственную пишущую машинку с русским и латинским шрифтами, и мы взвалили на него порядочную долю корабельной переписки.
Как всегда, когда глубоко сухопутный человек случайно попадет в среду моряков, ему, если он не умеет понимать шуток и сам отшучиваться, приходится плохо. Он делается объектом острот и добродушных, но подчас надоедливых издевательств. Но тов. Ш. довольно благополучно вышел из этого положения. Начать с того, что его не укачивало. Он очень заинтересовался морским делом, терминологией и быстрым темпом начал оморячиваться. Только однажды, когда после последнего шторма задул легкий попутный ветерок и обрадовавшийся Ш. поспешил написать в своей очередной корреспонденции: «Наконец мы дождались благодатного попутного ветра, лежим на курсе, лица всех просияли», — ему порядочно попало от товарищей, потому что, продержавшись два, три часа, ветер снова повернулся к юго-западу, задул в лоб, и «Товарищу» снова пришлось лавировать. Ш. полушутя-полусерьезно был обвинен в том, что он сглазил ветер.
В конце концов про него было сложено следующее стихотворение: