Солнце больше солнца
Шрифт:
И так же, год спустя, посматривая на Полю, которая, уже без живота, с большими налитыми молоком грудями, помешивала варенье ложкой, он лакомился пенкой отцом недавно появившейся девочки. Он назвал её Виктория - Победа, - после того как в Сорочинском в библиотеке поинтересовался значениями имён. Девочку, когда Поля хлопотала по хозяйству, нянчила Потаповна, её отпустила грудная, казавшаяся смертельной хворь, окрепли руки, ноги, и по виду не такая уж и старуха гладила стираное бельё, подлатывала изношенную одежду, начищала Маркелу сапоги.
Его место службы теперь впрямь смотрелось кабинетом: председатель сельсовета исполнял требования, как мог. Кирпичные
Позади свежая краска покрывала дверь в помещение, где два с лишком года назад помучились приговорённые к расстрелу; сейчас тут стояла скамья. Как сказал Неделяев, здесь будут сидеть хулиганы, а также арестованные, которым предстоит отправка в Сорочинское. Покамест помещение пустовало. Стена отделяла его от другой половины здания, в которой разместилась лавка по приёму утильсырья. Часть стены заслонял щит из серой жести, и только посвящённые знали, зачем он тут. Щит двигался в желобах, и, если его отодвинуть, за ним окажется дверь, тайно соединяющая владения милиции с лавкой. В ней, где, помимо тряпья, ломаных изделий из железа, прочего разнообразного хлама, лежали кипами собачьи шкуры и кошачьи шкурки, хозяйничал хитроглазый мужичок Смулов, от холодов до холодов не снимавший с лысой головы соломенную шляпу.
В лавку заходил будто что-то принёсший Гаврюша или кто-то из других подростков-разведчиков, целый штат каковых завёл Неделяев, и тогда Смулов, умевший держать рот прихваченным суровой ниткой, по проходу меж столами с грудами утиля проныривал за этажерку, заваленную им же и скрывавшую заднюю дверь. Отперев её ключом, который был ему доверен под расписку, отодвинув жестяной щит, он крадком пересекал "холодную" и через замочную скважину смотрел в кабинет Неделяева - нет ли посетителей. Если их не оказывалось, Неделяев слышал тихий условный стук, после чего в "холодной" происходила беседа с разведчиком.
Маркела сейчас интересовало то, что пахло характерным многообещающим дымком. С обилием зерна у селян росла на сытый желудок забота о веселье души, из хлебной браги выгонялось всё больше сладостной кружащей голову слезы. Власть требовала от милиции искоренять недуг слезоточивости, и Маркел узнавал от своих разведчиков, в какую избу стоит нагрянуть. Варёное мясо нынче не манило, как прежде, и за работу он выдавал мальчишкам поштучно папиросы, привозя их коробками из Сорочинского, а также доверял подержать в руках свой наган, что имело несравненную цену.
Он не уведомлял начальство о методе, но зато щепетильно указывал число и размеры сосудов, в каких обнаруживал самогонку. Начальство отмечало, что Неделяев застукал больше самогонщиков, чем остальные милиционеры района, вместе взятые.
Между тем он видел: некоторые селяне строят новые амбары, обзаводятся второй, третьей лошадью, с пастбища к родным воротам возвращаются, отгоняя хвостами мух, по три, четыре, а то и по пять коров, при них тёлки и бычки; овцы во всех хозяйствах плодятся так, будто звёзды вправду услышали заветное слово. Проходя по селу, Маркел улавливал доносящийся из открытых окон запах румянившихся пирогов, которые будут есть с каймаком, и переживал: "Сусликам всё лучше, а мне?"
Однажды, поймав мужика на выгонке запретного питья на продажу, Маркел произнёс: "Пожалеть тебя, что ль?" Мужик, ждавший, что сейчас
Разговор повторился со вторым самогонщиком, с третьим, и во двор к Неделяеву зачастили мужики с плотницким и иным инструментом, сюда стали подъезжать телеги с брёвнами, с досками, с кирпичом. За пару лет изба раздалась на две комнаты с обогревающей их печкой, со стороны кухни приросли отделённые от неё коридорчиком кладовая и удобная уборная, в которой не пристраивались на корточки, а садились на сиденье: широкую гладкую крашеную доску с отверстием.
Неделяев велел Поле завести трёх коз с козлом, корм для них заготавливали те же помощники, которые превратили избу в дом под железной крышей. Их жёны скромно переступали порог с подношениями: с топлёными сливками, с почками только что зарезанного барана.
Поросший травкой двор был полон кур. Маркел завтракал парой яиц всмятку с ломтём свежего пшеничного калача под толстым слоем масла, выпивал кружку козьего молока.
Родилась вторая дочка, а его душа в последнее время стала всё теплеть и теплеть от воспоминаний о жизни у Данилова, и он, размякнув в приятной грусти, назвал девочку Любовью - именем своей первой любви. Он умилялся, каким был трогательно наивным мальчиком, и надменным требовательным барином отвечал на любовь Варвары в притулившейся на околице избе, чья хозяйка, одинокая старушка, стелила им чистую постель, радуясь небольшому вознаграждению. Поспешали сюда на свидание с Маркелом и другие гостьи, частенько замужние, и, бывало, посылаемые мужем, но не прежде, чем человек, от которого могла зависеть судьба, давал понять, что молодка ему приглянулась.
Маркел вжился в неизменный вкус ко всему, что относилось к пище, к удобствам быта и к занятиям в постели.
Начальство отдыхало от его сообщений о поимке самогонщиков; он докладывал, что доказал селу, всей волости - утаить от него преступный промысел невозможно, и желающих рисковать не стало. Тем временем, как доподлинно знал Маркел, аппараты не простаивали и у родни Авдея Степановича Пастухова, не обедавшего без стаканчика напитка, который, лишь поднеси спичку, загорится. Впрочем, кое-кого из тех, с кем Неделяев не водил знакомство, он разоблачал для показа, что его око остаётся недреманным.
58
Весной 1927 года Поля разродилась долгожданным сыном, который, разумеется, был назван Львом. Отец озабоченно следил, как младенец подрастает, боялся - не заболел бы. Но тот, как и дочери, удался здоровым, горластым, бойким. Неделяев не чаял дождаться поры, когда можно будет начать разъяснять ему, кто такие - люди-суслики и кто - извечные дельцы, что такое - великие силы господства над всей планетой, которые окажутся у солдат будущего, идущих к маяку мирового коммунизма.
Не исключая, что он может узнать что-то нужное, Маркел время от времени читал книги, которые брал у лесничего Борисова: у того ими были полны три полки. Началось с того, что гость прочитал на одном из корешков фамилию Горького - память моментально воскресила эсера штабс-капитана Тавлеева, сказавшего, что даже пролетарский писатель Горький возмутился расстрелом людей, которые устроили демонстрацию за Учредительное Собрание. После разговора с эсером за годы бурливой жизни Маркел не раз слышал имя Горького. Ткнув пальцем в корешок книги, он спросил лесничего: