Солнце больше солнца

Гергенрёдер Игорь Алексеевич

Он в меру похлестал её веником по плечам, по бокам, ляжкам и икрам, жестом приказал опрокинуться на спину поперёк лавки, бросил жарко:

– Растопырь!

Обеими руками помог ей развести ноги так, чтобы пятки умостились на лавке, и стал всаживать. Поля, с зажмуренными глазами ойкнув, страдающе охнула грудной глубью, подбросились ступни. Маркел, согнув ноги в коленях и упираясь расставленными ступнями в пол перед лавкой, а руками в лавку вплоть к бокам Поли, разъярился, торя путь, и так и частил задом вверх-вниз, вверх-вниз. Оттрудясь, сказал, глядя на её слёзы:

– Про петунью

знаем, а душа приняла ли?

– Приняла, - прошептала она не сразу, ещё не придя в себя.

В избу он шёл позади неё, наблюдая, как она неуклюже переставляет ноги из-за не уходящего чувства помехи меж них. В кухне Федосья и ожившая Потаповна жадно-тревожно воззрились на вошедших.

Маркел сказал Федосье, как говорят что-либо обыкновенное:

– Теперь вы моя тёща.

Она перекрестилась, встала с табуретки в порыве припасть к груди парня, но остереглась и обняла дочь.

Вчетвером пили в комнате чай, долго ели. Маркел расспрашивал Федосью об известных ей кушаньях и о том, научила ли она дочь все их готовить. Потом Потаповна и новоиспечённая тёща удалились на кухню, и зять на кровати принялся Полю, как он сказал, "прожаривать, чтобы петунья маслилась, горячая, что скородумка".

На другой день он привёл Полю в сельсовет, и Авдей Степанович Пастухов записал их мужем и женой.

51

В конце февраля, когда зима, как говорили старики-селяне, теряет рог, на последний морозец издавна выносили сбережённое на посев зерно. Караваи ржаного хлеба с заветным словом уделяли скоту, чтобы упасти его от падежа. Радовались, если ночь звёздная, и по исстари хранимому обряду просили звёзды, которые, как считалось, особо заботятся об овцах, ниспослать больше ягнят. Ныне же селяне, привыкшие видеть зерно, выгребаемое чужими руками из тайников, не поднимали глаза ни к звёздам, ни к ночному, ни к дневному светилу. Все помыслы, чувства сплавлялись в нещадное искание - что положить в рот?

При заставляющем щуриться солнце Маркел Неделяев, чекист, два милиционера, похрустывая сапогами по снегу, вели через двор к сараю мужика-хозяина в перепоясанном армяке и его тепло одетую жену, натянувшую на голову поверх платка шапку.

– Ишь, замочек!
– произнёс ядовито Маркел, когда мужик всунул ключ в тяжёлый замок на двери.
– Есть что под запором держать.

Мужик, будто не поняв, повернул к Неделяеву голову, уставил в него недвижный взгляд. Маркела так и потянуло угостить его кулаком в нос, но чекисту, главному здесь, не понравилось бы своеволие, и милиционер только зло скривил губы. Хозяин, повозившись, отомкнул замок, приотворил дверь и отступил на шаг.

– Откройте как следует!
– приказал чекист. Выбритый, в очках, он был в белой папахе, в новом жёлтом полушубке, на поясе на одном боку висела расстёгнутая кобура с револьвером, на другом - небольшая кожаная сумка.

Мужик медленно открыл дверь нараспах, замер. Чекист бросил ему:

– Входите!
– взглянул на бабу: - И вы тоже!

Он, Неделяев и милиционер вошли в сарай за хозяевами, ещё один милиционер, оставшись у входа, посматривал во двор и на улицу, по ней осторожно приближались

один, второй, третий житель. Внутри сарая вошедшие в первую секунду после солнечного света увидели лишь темноту, раньше других к чему-то покрытому рогожей шагнул Неделяев, потянул хозяина за рукав:

– Рогожу сними!

Тот стоял, будто не слыша. Маркел вопросительно взглянул на начальника в белой папахе. Чекист кивнул милиционеру с винтовкой, который, сбросив ремень с плеча, сунул прикладом в поясницу мужику. Охнув, тот обеими руками потащил рогожу, под ней лежали нижняя часть туловища мужчины с одной ногой, рука, обрубок другой руки.

– Где остальное?
– спросил чекист хозяина.

Тот, без всякого выражения на лице, молчал, уставив свой недвижный взгляд в лицо спросившего. Человек в очках вновь кивнул милиционеру, и приклад оковкой приложился к боку мужика. Утробно взвыв, хозяин рухнул на колени.

– Отвечать!
– приказал начальник в папахе.

Не дождавшись ответа, с силой пнул мужика носком сапога в лицо. Маркел тут же ударил того ногой в бок. Мужик отвалился навзничь, заслоняя руками голову, Неделяев и чекист вошли в раж, угощая его пинками. У избиваемого вырывалось изо рта: "А-аа! А-а-ааа!!!" Чекист наступил ему сапогом на раскрытый рот, раздалось хрипение. Когда нога была убрана, избитый двинул расквашенными губами, выдавил из себя что-то похожее на "скажу".

– Ну!
– разъярённо бросил чекист.

Мужик, сдавленно встанывая, тяжело поднялся, лицо заплыло кровавой опухолью. Он попытался говорить, можно было разобрать:

– Съели... какой день едим...

Жена, помогая ему, заговорила тонким голосом:

– Первее всего печень, ну там другое, тоже и ногу, руку по локоть...

Милиционер, сжимавший винтовку, сплюнул.

– Кости где?
– спросил чекист бабу.

– Дома, - ответила она.

Её и мужа подтолкнули к выходу из сарая, в избе они вдвоём подняли крышку неглубокого подполья, достали оттуда корзину с вываренными белесыми человеческими черепом и костями. Неделяев спросил:

– Почему не зарыли?

Хозяйка сказала, будто о самом обычном деле:

– Мы будем их толочь, в муку класть, лепёшки печь...

– Будете!
– произнёс Маркел тоном ехидного подтверждения и взглянул на начальника в очках, ожидая, что тот поддержит издёвку.

Тот, не отвлекаясь, сказал:

– Истолчённое где?
– перевёл взгляд с хозяина на хозяйку.

Та подошла к ларю у стены, подняла крышку, извлекла из ларя завязанный холщовый мешочек. Чекист жестом приказал его развязать, посмотрел в него с гадливостью. Тут раздался голос хозяина с изуродованным ртом:

– Он наш кум... мы его хо-онили, мы и взяли...

Жена добавила:

– У него только мы да кума. Она подышивает ещё...

Маркел спросил с видом простодушия:

– С ней не поделились?

Баба склонила голову в шапке, натянутой поверх платка. Муж выговорил:

– Э-э... это неладно...

– Почему же неладно?
– как бы удивился Неделяев.
– Если самим можно есть кума-покойника.

Хозяин с разбухшим синим страшным лицом, на котором местами лопнула кожа, выразил подобием слов: