Солнце больше солнца
Шрифт:
Неделяев заглядывал в потухше-пепельные лица ведомых на казнь, пытался уловить в них какое-то движение жизни, представить, как кто-то из них говорит что-то - что? просит пощады, проклинает? или (он внутренне усмехался) замечает, что весна-де нынче дружная?..
Председатель сельсовета, который с кучкой мужичков, готовых прислужиться, оказался уже во дворе Ременникова и заглядывал в пустой хлев, пошёл навстречу команде. Неделяев требовательно обратился к нему:
– Весь народ надо собрать!
– Собираем, как положено!
– ответил Авдей Степанович тоном распорядителя, привыкшего вершить немалые
Входили люди и во двор вслед за командой, подгоняемые помощниками Пастухова; кто-то останавливался на улице, следя оттуда.
Неделяев повернулся к Пономарёву и, указывая на хлев, сказал:
– Вот тут у стены их и поставить...
Чекист в белой папахе, уперев руки в бока, не возразил. Маркелу зудяще хотелось заставить обречённых копать себе могилу, как копал Данилов, но во что превратит двор захоронение пятерых? Всё же он не удержался, тихо, чтобы другие не слышали, спросил Пономарёва:
– Наверно, не надо, чтобы они тут себе могилу рыли?
Тот отрицательно мотнул головой.
– Не место здесь для трупов. Их отвезут на кладбище.
Маркел кивнул, сказал как набивший руку на подобном:
– Надо десять стрелков. Пять стрельнут с колена, пять - стоя за ними. Чтоб коленом не на мокрое - солому принесут.
– Исполняйте!
– произнёс человек в сверкнувших на солнце очках. Оставаясь главным, он предоставил Неделяеву роль устроителя казни.
Неделяев принялся распоряжаться милиционерами, проследил, чтобы пятеро казнимых были подведены к стене хлева, встали лицами к ней левее распахнутой двери, чтобы Ременников встал от неё третьим, в середине. После этого Маркел приказал мужикам, помогавшим Пастухову, набросать солому на место, откуда милиционеры будут стрелять с колена. Спросил Авдея Степановича:
– Жена Ременникова всё лежит?
– Встала, вон она, - председатель сельсовета показал рукой на открытое окно избы, за которым стояла женщина в тулупе.
– Пусть избу запрут, чтоб не выбежала, не внесла сумятицу, - велел Неделяев, помнивший, как Москанин, перед тем как убить Данилова, приказал его жену запереть во флигеле.
На крыше хлева дотаивал снег, с её края срывались капли взблескивающей завесой. Милиционеры с винтовками переминались с ноги на ногу, окуриваясь дымком самокруток. Держась от них и от приговорённых не ближе, чем в пятнадцати шагах, росла толпа; народ, всё прибывая, почти запрудил улицу.
Маркел поинтересовался у Пастухова:
– Где сынок Ременникова?
Авдей Степанович указал взглядом на столпившихся во дворе: две женщины в первом ряду придерживали плачущего мальчика.
– Пусть уведут его?
– спросил Пастухов.
– А вот и нет!
– с задорным торжеством воскликнул Неделяев.
– Всем смотреть, так всем! Надо, чтоб запомнил, как отец получил заслуженное!
Маркел заметил среди теснящихся фигур Гаврюшу, глядящего со всецело поглотившим его интересом.
Пришли секретарь партийной организации Овсухов и председатель ревкома Атьков, оба крепкие, сытые, в красноармейских суконных остроконечных шлемах, в шинелях, перетянутых ремнями с чёрными кобурами. Овсухов, бритый, тугощёкий, с полными чувственными губами, встал справа от Пономарёва, Атьков
Овсухов негромко сказал Пономарёву:
– Я выступлю.
– Он повёл взглядом по сторонам и начал, то обращаясь к толпе во дворе, то - к толпе на улице: - Граждане и товарищи! Постановлено расстрелять вот этих, - согнув руку в локте, подняв кисть над плечом, указал ею назад на спины пятерых, стоящих перед стеной хлева, - этих врагов, которые замышляли и готовили восстание против советской власти. Пусть будет никому не повадно замышлять происки. У нас, коммунистов, суд справедливый!
Он замолчал, и Атьков, повернув голову вправо и влево и глядя на людей на улице, прокричал:
– Завоевания революции священны, и если кто посягает на них, умрёт!
В грянувшую, будто гром, тишину врезался выразительно жёсткий голос Неделяева:
– Кара без пощады ждёт каждого, кто помешает нам идти на свет маяка всемирной победы! Глядя на смерть врагов, глядите на маяк!
Маркел сейчас чувствовал себя Москаниным, упоение этим чувством рождало в нём столько щекочущей лёгкости и силы, что ему казалось - он может (лишь вздох поглубже!) взлететь. С видом дикой решимости он, быстро тыча пальцем, выбрал из многочисленной команды пятерых милиционеров, которые с винтовками в руках встали коленом на солому, указал ещё четверым встать в ряд позади; до осуждённых, стоящих к ним спиной в недвижном страшном ожидании, было шагов восемь. Маркел, сбрасывая с плеча ремень винтовки, повернулся к Пономарёву со словом "скомандуйте!" и занял середину между готовыми стрелять стоя - двое справа от него, двое слева.
Пономарёв, в новом жёлтом полушубке, в белой папахе, в очках, выкрикнул, перемежая слова паузами:
– Готовсь! Цельсь! Пли!
Воздух дрогнул, пробитый десятью хлёстко слившимися ударами, миг спустя пятеро лежали у стены хлева. Неделяев, стрелявший в Ременникова, закинул винтовку за спину, извлёк из кобуры наган, устремился к упавшим и, переходя от одного к другому, каждому пальнул в голову. От толпы во дворе, от скопившихся в соседних дворах, от народа на улице нахлынуло неясно-смутное, глухое всеохватывающее "А-аа-ааах..."
56
Вышло так, что волостной милиционер Маркел Неделяев, потеснив остальных лиц, впечатляюще выделился в деле Ременникова и расстрелянных с ним, благодаря чему молва задним числом подняла роль милиционера в захвате банды Шуряя, расцветила разоблачение семейной пары, поедавшей покойника-кума. Все три дела, в особенности, оконченное принародным расстрелом, превратили Неделяева в мрачнейшую местную знаменитость самого опасного толка.
Когда он шёл по селу из дома в своё служебное помещение в бывшей шорной мастерской, в него впивались взгляды из окон, из-за заборов и плетней и не отрывались, пока фигура в длиннополой шинели, в серой короткого меха папахе не скрывалась из виду. На своей выносливой саврасой лошадке он отправлялся по деревням замордованной волости, выискивал мальчишек, подобных Гаврюше, и куском варёного мяса обеспечивал, как он выражался, ведение разведки.