Солнце любви
Шрифт:
Петр молча присел боком к письменному столу из карельской березы. Никто не подозревал, к а к он виноват: у отца начался сердечный приступ, когда сын произнес: Я не выдал Павла прямо, но и врать про розы не стал». — «Ты уверен, что твой брат убийца?» — раздался крик. — «Убийца», — последнее слово в жизни, которое услышал потерявший сознание отец и которое сейчас не мог простить себе сын. Ту предсмертную сцену он давно запретил себе вспоминать — слишком больно! — но Подземельный разбередил совесть. «Может, не сопротивляться? —
– Он не убийца, теперь это очевидно. — Евгений Алексеевич подошел, прикоснулся к плечу племянника. — Петруша, прости. Сорвался не по делу. Не ты виноват.
– А кто? — Он поднял глаза на дядю.
– Ты в который раз упрекнешь меня в адвокатском позерстве, но не могу иначе выразить: фатум. Тут — античность.
– Давай-ка следовать этике христианской.
– Ладно, давай без фраз. — Евгений Алексеевич достал из кармана бухарского халата свой портсигар, который вдруг упал с многозначительным стуком, словно знаменуя переход к следующей сцене, закурил папиросу и сел на вычурный диван в стиле «модерн» с пепельницами в углублении валиков. — Я полностью в твоем распоряжении, необходимо заранее выстроить линию защиты.
– Он позвонил мне вчера вечером и назначил свидание у нас дома в полночь, чтобы рассказать про убийство.
И дядя, и племянник называли Павла «он», как будто произнести имя было больно.
– Черт возьми! Следователь ни словом не обмолвился!
– Мне не очень-то верят.
– Я верю. Тебя ведь не было дома.
– Не было. Я не убивал его.
– Примем как аксиому и с самооправданиями на этом покончим. Что он дословно сказал?
– Ключевые фразы: «У меня орудие убийства, на нем кровь». — «Где?» — «На мертвой голове». — «Где?!» — «На тротуаре в Копьевском переулке».
– Боже мой! Он не расшифровал?
– Нет.
У дяди задрожал подбородок и дернулся уголок рта.
– Помню. Я вошел в комнату Романа — она лежала с пробитой головой в крови. Если тут некая метафора. Погоди! О каком преступлении конкретно он собирался рассказать тебе?
– Не уточнил: «Если хочешь узнать про убийство.» — «Кто это?» — «Будь дома в полночь». Естественно предположить — про последнее, про Подземельного. И заметь: все трое умерли одинаково — от ударов тупым предметом.
– Зайчиком, — сказал адвокат с вымученным сарказмом.
– Тот зайчик так и застрял в темном лесу правосудия, я не забирал его.
Дядя повторил задумчиво:
– «У меня орудие убийства». Как оно к нему попало?
– Единственное предположение, вытекающее из контекста: преступник выбросил «орудие» из окна на тротуар.
– А он подобрал? Немыслимое совпадение. Неотступно думаю:
– Он и ко мне не сразу собрался. Возможны три мотивировки его поведения. Ложный стыд мы с твоим тестем отвергли.
– Ты был у Ипполита Матвеевича?
– Да.
– И что же вы не отвергли?
– За эти «отверженные» годы брат. буду говорить прямо. если и не сошел с ума, то несколько тронулся. О чем вроде бы свидетельствует мнимая (подстроенная) его смерть.
– Мне это приходило в голову. Во время общения с обвиняемыми я наблюдал у них разнообразные психические эксцессы. Ну а третья мотивировка?
– Он нам не доверял.
– Вот это самое вероятное! — воскликнул дядя. — Но на каком основании?
– Из-за моих показаний. чертовы эти розы! «Я тебя прощаю» — помнишь письмо из лагеря?
– Да, но я-то причем? В переписке со мной никаких таких роковых загадок. подспудное смятение, конечно, ощущалось. Впрочем, ты письма читал.
– Да естественный напряг из-за перемены условий жизни, так я воспринимал. Но он освободился три года назад.
– А, ты еще не знаешь! — перебил адвокат. — Они связались по телефону с тамошней администрацией. В девяносто первом он совершил неудачный побег, заработал еще срок и вышел только что — седьмого, в среду.
– А ко мне явился в четверг!
– Павел? К тебе?
Проявилось имя, стало страшно (страх этот уже переходил в фобию), Петр произнес с усмешкой:
– Я ж тебе говорил про сон — «тень отца Гамлета».
– Да как же ты перепутал, не сообразил!
– Непривычный я к медицинской отраве.
– Подземельный тебя специально напоил!
– Кто его знает. Иван Ильич пришел что-то выведать, только я не понимаю, что именно.
– Очень странно, что Павел остановился у него.
– Знаешь, это можно объяснить и самыми обычными причинами. Встреча со мной чревата слишком нервной встряской, отложена. И он не знал, что ты живешь у тестя.
Евгений Алексеевич подумал.
– Верно! Мы переехали уже после его так называемой смерти.
– Ну вот. Павел поднимается на четвертый этаж, звонит к тебе (а может, и ко мне — я только к вечеру из университета вернулся), и тут случайно подворачивается старый сосед.
– И он доверяет постороннему пьянчуге секреты, которые утаил от родных!
– Господи, откуда мы знаем, в кого превратился брат за девять лет «зоны»! Его настойчивые уверения — «я прощаю», «я простил» — не свидетельствуют ли о подавляемом чувстве мщения?
– Очень даже может быть! — Дядя встал с дивана, энергично прошелся по комнате. — Только не тебе он явился мстить, а убийце. И он его находит: «Если хочешь узнать про убийство.» Павел рассчитывал разоблачить преступника в твоем присутствии — доказать, как, по его мнению, глубоко ты был неправ перед ним. Но тот победил.