Солнце любви
Шрифт:
– Да как же он мог его видеть, если все ходы-выходы были перекрыты!
– Это вы со своим кузеном так утверждаете, а на самом деле.
– Клянусь своей жизнью!
– Втянули меня в чертовщину! — Следователь нервно закурил; Петр Романович попросил папиросу, которая затрепетала в дрожащих его пальцах (оба отметили и переглянулись), и сказал:
– Да, чертовщина. Подумав, что этим звонком меня Ипполит разыгрывает, я пошел с ним в «Китеж».
– Вот из-за этого пресловутого Ипполита я пока не арестовал вас.
– Не удастся: я докажу
– Докажите!
– На это нужно время.
– У вас его нет.
– Антон Антонович, заберите мои документы, возьмите с меня подписку о невыезде, приставьте соглядатая наконец — только дайте несколько дней.
Следователь молчал, задумавшись
– У меня нет денег ни на залог, ни на побег!
– Зато есть сильный адвокат.
– Есть! На суде дядя разнесет ваши домыслы — всего лишь домыслы! — вдребезги.
– Не запугивайте. Я уверен, какая- то тайна стоит между Петром и Павлом.
– Мои показания, которые он простил.
– Это вы так говорите. А вдруг между вами стояла та девушка?
– Проститутка?
– Да, Маргарита Страхова.
– Я не был с ней даже знаком и увидел мельком в день ее смерти!
– Допустим. Но с каким чувством, однако, вы произнесли слово «проститутка».
– С каким?
– С ненавистью. У вас явный синдромчик — сексуальный загиб насчет женщин этого типа.
– Эти твори погубили все. его жизнь.
– И вашу? Их что — было много?
– Хватило и одной.
– Так вот, философ. Павел явился вам отомстить, но победил Петр. Такова моя версия.
– Но он знал, что я с ней незнаком!
– Откуда?
– Я ему говорил.
– А он так и поверил, да? Особенно после ваших показаний против него. Постойте-ка! — перебил сам себя следователь. — Вы его оговорили, чтоб посадить?
– Господи, нет! — Петр Романович физически ощущал свое сердце, в котором билась боль. — Мои показания только подтвердили другие и не были решающими.
– А чьи были?
– Восьмилетнего ребенка. — Он превозмог боль, чтоб упредить вопрос. — Ипполита.
– Нечаянный выстрел произвел впечатление: служака вздрогнул и замер, точно конь перед препятствием. Наконец пробормотал:
– Неправдоподобная история. Орудие убийства тогда было найдено?
– Да. Он ударил ее бронзовой статуэткой.
– Ну вот, не какая-то там мистическая «мертвая голова». Придется поднять архив. Теперь несколько актуальных вопросов. Во сколько вы пошли гулять по бульварному кольцу?
– Сразу после звонка, в одиннадцатом. Вернулся в двенадцать.
– Итак, в полночь.
– Но я не успел подняться.
– Вас опять увидел Ипполит! Ну до чего пронырливый и удобный родственничек.
– Уж какой есть. В «Китеже» мы встретили Ангелевича и Голубкину.
– Ага, все как в прошлый раз.
– В прошлый раз. — повторил Петр Романович. — Брат знал, кто убил Подземельного.
– А вы знаете мою точку зрения. Павел остановился у соседа, которого убрали как свидетеля (может, он вас шантажировал).
– Шантаж? — Петр Романович усмехнулся. — Взять с меня нечего, я даже отцовскую машину продал.
– По большому счету — может, и нечего. Но для пьющего… какие-нибудь семейные ценности, столовое серебро, например. Ваш отец был крупный ученый-геолог — человек, по прежним меркам, не бедный. Возможен и моральный шантаж: существуют маньяки, входящие в экстаз от одного сознания власти.
– За Иваном Ильичем я такого не замечал, в экстаз он входил от сорокаградусной. Да и с какой стати у него жил брат?
– А у кого? (Петр Романович промолчал, на этот счет у него были свои соображения.) Бывают ситуации, когда хватаешься за соломинку. Вы говорите, что одежду вашего покойного отца отдали соседям.
– Вы их всех допросили? Ямщикова допросили?
– Нет его, должно быть, в Завидеево. С соседями на этот раз глухо: никто ничего не видел, не слышал. Ведь убийство произошло в вашей квартире, что является весомым свидетельством против вас. За девять лет замок меняли?
– Нет.
– Однако в четверг, по вашим словам, Павел позвонил в дверь.
– Но он приходил тайком в пятницу. наверное, он. Кто-то принес чайные розы.
– Куда?
– В ту комнату, где была мертвая Маргарита.
10
Хотя философ и заявил дяде, что «давно выкинул тот кошмар из памяти», после ночного потрясения минувшее восстало из праха, чуть не сведя его с ума. Он вспомнил все.
В то еще благополучное лето девяностого они съехались в выходные на дачу близ Завидеева: семейство дяди и племянники. В понедельник в Москву возвратились Евгений Алексеевич, занятый в очередном процессе, и Петр — навещать отца в больнице и готовиться к защите кандидатской. Павел, перекупавшись в речке, свалился с жестокой простудой, и старший брат взялся исполнить поручение: известить о случившемся его невесту, которая должна была придти к жениху в четверг (домашнего телефона у Маргариты не было). Однако она не пришла, а позвонила из автомата и узнала об отмене свидания.
В пятницу в Завидеево съездил Игорь Ямщиков, а вернулись все (за исключением Павла). То есть жена дяди с сыном и тесть — отметить семейный юбилей — десятилетие женитьбы Острогорских, в узком кругу, со своими.
Адвокат жил еще в Копьевском, ждал с шампанским и изысканными явствами и дорогим подарком для обожаемой молодой жены, которая все капризно раскритиковала; поднялась веселая суматоха; Петр, оторванный от письменного стола, принимал участие в подготовке пира. как вдруг, выйдя на кухню за бокалами, услышал, что Игорь с кем-то переговаривается из окна. «Маргарита явилась, — сообщил, — спрашивает про Пашку». — «Зови к столу, — гостеприимно отреагировала Ольга Ипполитовна, — надо наконец с невестой познакомиться. О, вон и медик идет. Иван Ильич, милости просим в гости, у нас праздник!» — «Попозже! — заорал Подземельный. — Отойду после дежурства!»