Солнечный змей

Токацин .

– Поразительная местность, Фрисс, – прошептал он, когда Речник остановился рядом. – Все эти развалины пропитаны смертью и засыпаны костями на десять локтей. Если бы не излучение, они кишели бы нежитью. Только лучи и удерживают её, Фрисс. Место, принадлежащее смерти…

– Да, Старый Город – он такой, – вздохнул Речник, выискивая за серыми громадами тёмно-синие купола и стены с яркими острыми гранями. – Но всё-таки жизнь там есть. Подожди немного, я скоро вернусь.

Халга, собранная из лёгких соломенных перекладин и пары огромных пушистых семян Акканы, летать могла – но под весом Речника в доспехах чуть не камнем пошла вниз. Фрисс

кое-как выровнял полёт за миг до того, как совсем рядом промчался вертикально стоящий осколок высоченной стены – как блестящее лезвие из рилкара, вколоченное в землю. Ущелье улицы отсюда казалось узким, и навсегда потухшие светильники, выступающие из стен, проносились в полушаге от Фрисса, и он дёргал управляющие тросы, чтобы не шмякнуться о какой-нибудь выступ. Халга раскачивалась во все стороны и жалобно хрустела.

Речник вертел головой – сверху всё казалось незнакомым, и только алые отблески прямо по курсу говорили о том, что с пути он не сбился. Одноликие здания, громадные, как горы, дышали холодом, полосы оплавленного и вздувшегося пузырями фрила тянулись по их стенам, редкие невыломанные пластины стекла в провалах окон поблескивали перламутром – и ничего не было видно за ними. Мох не вырос на грудах искусственного камня, трава не пустила в них корни, и даже яростное солнце этой весны не могло согреть руины. Фриссу померещилась внизу, на мостовой, горка почерневших костей, залитых расплавленным и вновь застывшим скирлином. Он не стал приглядываться.

«Великая крепость, никого не защитившая,» – на миг склонил голову Речник – и тут же с силой дёрнул за тросы, так, что халга обернулась вокруг своей оси, и вскинул руку.

– Тирикка! – крикнул он, и треск разряда разорвал тишину мёртвого города – а за ним последовал отчаянный предсмертный визг. Огромная двухвостая крыса с клочковатой шерстью, кое-где превратившейся в чешую, выронила самострел и упала обратно в разгромленную комнату – уже дымящимся трупом. Испуганное верещание послышалось из других окон, тени замелькали в них. Фрисс швырнул ещё одну молнию – наугад, на блеск самодельных стрел из фриловых игл и облучённого металла. Стрелка, пробившая трос халги, хрустнула и распалась надвое, Речник брезгливо отряхнул руку и покосился на свой скафандр. Тёмно-синий скирлин оказался прочным – облучённый металл раскрошился о пластину брони, едва оцарапав верхний покров.

«Крысы!» – криво усмехнулся Фрисс, отпуская трос. Пушинки, поймав ветер, затрепетали и полетели быстрее. Злые взгляды провожали Речника из трещин в древних стенах, из окон-глазниц, из разорванных труб, когда-то выведенных из стен – и обломившихся, и ставших лазами для крыс. «Всё тут по-прежнему,» – вздохнул Фрисс. «Как тогда, так и сейчас…»

Стены, изъеденные мелкими трещинами, но всё ещё прочные, расступились, и в глаза Речнику ударило багровое зарево. Пять высоких ветвистых мачт перемигивались яркими огнями над строем тёмно-синих куполов. Лиловые от поглощённой энергии Клоа, распустив прозрачные хвосты, плотным облаком повисли над ними, ловя незримое излучение. Серо-стальные стены опоясали громаду станции и ощетинились острыми гребнями, под которыми едва заметно поблескивал металл. «Идис», молчаливая и недвижная, готовилась к войне – и Фриссу стало не по себе, когда он взглянул на намертво запечатанные ворота. Раньше они выглядели иначе – как дверь, а не как кусок крепостной стены, которым заткнули вход…

Халга, обмотанная тросами и придавленная парой

обломков – привязывать её было не к чему – осталась лежать у крыльца. Фрисс поднялся по древним ступеням, блестящим, словно оплавленным, и остановился у самых ворот, запрокинув голову. Они были вдвое выше человеческого роста – и Речник не видел ничего, что могло бы их открыть. Он осторожно коснулся бронированной створки, неуверенно постучал – странный пластинчатый фрил поглотил звук. Фрисс погладил ушибленную руку и провёл ладонью по стене – там, где не было брони.

– Хранитель «Идис», ты здесь? – прошептал он. У станции было много глаз – когда Фрисс видел её в последний раз, он насчитал двадцать пар – и расположены они были весьма хаотично, и Речник надеялся, что на ворота смотрит хотя бы один.

Тёплое дуновение было ему ответом. Невидимый раскалённый волосок скользнул по руке Речника, легко пройдя сквозь тонкий скафандр. Кто-то смотрел на Фрисса – без особого интереса, но и без злобы.

– Прочных альнкитов тебе, хранитель, – тихо сказал Речник. – Это я, Фриссгейн. Ты не узнаёшь меня?

Вдали, высоко над воротами, полыхнула ещё одна мачта, что-то загудело, напомнив Речнику о вихрях, воющих над заснеженными обрывами. Хранитель молчал.

– Прости, что тревожу тебя в такое время, – виновато прошептал Фрисс. – Знаю, что тебе сейчас не до гостей. И всё же я прошу тебя – позови Гедимина. Ненадолго, лишь на секунду. Это очень важно.

Взгляд станции скользнул по Речнику и угас вовсе. Фрисс ждал без особой надежды, с опаской разглядывая выступы на стенах и гадая, какое оружие за ними скрывается. Он даже вздрогнул, когда бронированные створки гулко лязгнули и разъехались в стороны.

За внешними воротами были ещё одни, надёжно сомкнутые, между двумя дверями – короткий, на пять шагов, обрубок коридора, а в нём, скрестив руки на груди, стоял рослый сармат в иссиня-чёрной броне. По её пластинам, наискосок и крест-накрест, протянулись оплавленные полосы, странная золотистая пыль блестела в них. На плечах сармата, среди потёков чёрного фрила, чудом уцелели две полосы причудливой раскраски – угловатые узоры обвивали руки, как пара браслетов. Фрисс радостно усмехнулся и шагнул навстречу.

– Уран и торий! Гедимин, ты не ранен?

– Нет, знорк, – Древний Сармат убрал тёмный щиток со шлема и хмуро посмотрел на пришельца. Его ярко-жёлтые глаза сейчас были почти чёрными, узкими, едва заметными под припухшими веками. Фрисс тихо присвистнул.

– Бездна… Гедимин, что у вас случилось? Авария? Может, помощь нужна?

Он остановился в двух шагах от сармата, растерянно глядя на него – в особенности на руки, сцепленные на груди. Бронированные пальцы впились в пластины на плечах с такой силой, будто Гедимин хотел проломить в скафандре пару дыр… или из последних сил сдерживался, чтобы не схватиться за оружие.

– Я очень не вовремя, – вздохнул Речник. – Совсем не хотел тебя разозлить, но…

– Зачем пришёл? – отрывисто спросил сармат.

– Боялся, что вас не предостерегут, – помрачнел Фрисс. – У нас тут опять война. Очень неприятная, таких ещё не бывало. На восто…

– Уже знаю, – хмуро отозвался сармат. – С «Эджина» сообщили. Знорки, как же вы…

Он замолчал, только броня захрустела под пальцами. Из-за плеча Гедимина неуверенно выползло резкое зеленовато-белесое свечение, протекло по руке и собралось в подобие глаза. Владельцу этого глаза Фрисс, похоже, не нравился.