Солнечный змей

Токацин .

– Как-то так, – пробормотал Яцек, вертя в руках тугой берестяной свиток, перевязанный кожаными ремешками и увешанный цветной бахромой. – Хагван, грязи намешал?

– Ага, целый горшок, – кивнул олданец, опуская посудину на палубу. Яцек сунул «куколку» из коры в густую чёрную жижу, поболтал в ней и с размаху шмякнул в дыру в глиняном корпусе вирки. Прикрыв грязевым комком отверстие, он с силой сдавил разъединённые половины. Грубо выпиленные шипы со скрипом протиснулись в пазы. Вернув в гнёзда пару отвалившихся конечностей голема, Яцек укрепил соединения оставшейся грязью и утёр руки.

– Почти как было, – удовлетворённо кивнул Речник, тронув неподвижную вирку носком сапога. – Немного подсохнет – и сможет ползать. Тебе, Кесса, торопиться нельзя… но ведь и ждать ты не сможешь. Поэтому слушай, что сделал бы я… если Збигнев ненадолго меня задержит –

выберусь и сделаю, а если нет – придётся работать тебе.

– Я справлюсь, – кивнула Речница. – Что нужно делать? Эта штука… ты оживишь её?

– Я – нет, а вот ты – да, – хмыкнул Яцек Сульга. – Тулово у неё глиняное, а вот лапы и хребет – деревянные. Просто подними её, как мертвеца, и вся недолга. Когда поднимешь, скажи «ищи хозяина, иди к хозяину». Не послушаться она не сможет. Потом иди за ней… лучше – не на виду. Если увидят, решат, что это твоя вирка – а ты не сайтон. Будешь удирать по всем городу и от сайтонов, и от метсайненов. Они самоучек очень не любят. Да что там! Когда я… А, это к делу не относится. Иди за виркой, не отставая, и она выведет к хозяину. Запомни его дом, если сможешь – внешность. И очень быстро уходи. То, что ты сделаешь, будет для него страшной обидой. Лучше, если он тебя не увидит… пока я с воинами Збигнева не подойду к его дому.

Он покачал на ладони обломок рога раулии.

– Потом йидин подтвердит его вину… а там и с главой Хирвенконту поговорить можно. А до тех пор в Теримаэ должно быть тихо. Прилетим мы туда после полудня, а я выберусь не раньше следующего вечера. Постарайся это время просидеть без приключений… особенно ночью. Ночью у сайтонов самая работа, когда никто в окна не заглядывает. По ночам в Теримаэ спокойно…

…Холодный мокрый ветер бил в лицо и мешал дышать, но Кесса довольно усмехалась – это пробирающее до костей дуновение означало лишь то, что Кровавое Солнце не взошло ещё над Куо. Внизу, выгибаясь гигантской подковой, бурлила вышедшая из берегов Весикьёльма, и белая пена вскипала там, где недавно ещё был брод, накрывая огромные гранитные валуны. Тёмные волны, окрашенные палой листвой, бились у подножия городского холма, под накрытыми берестяным навесом стенами и стройными белёными башнями. Город вытянулся вдоль обрывистого берега. Внизу, под обрывом и стенами, с громким плеском били по воде колёса десятков мельниц, жернова с приглушённым грохотом перемалывали огромные сосновые семена, по виду и твёрдости более похожие на булыжники, чем на еду. Берестяные и крытые золотой сосновой корой крыши сменяли друг друга под брюхом тхэйги, и вода сбегала с них в прокопанные вдоль улиц канавки. По мостовым, выложенным тёмными плашками, стучали копыта ездовых раулий и деревянные башмаки жителей. Город был невысок – редкие дома обзавелись третьим этажом, да и второй скорее походил на кладовую, куда можно войти только ползком… зато вширь он раскинулся привольно, бесчисленными «ветвями» вклинившись в лес. В лесу виднелись белёные сторожевые башни, но на них город не заканчивался – над ними вознеслись к небу Высокие Сосны, облепленные домиками скайотов. Кесса смотрела вниз и видела хиндиксы, спрятанные под навесами, недовольных древесных сиригнов, кутающихся в длинные накидки из коры и травы, резные столбы святилищ и ярко выкрашенные коньки на крышах.

– Здесь, пожалуй, – кивнул сам себе Яцек, глядя на высокое крыльцо большого дома под берестяной крышей, окружённого невысоким плетнём. На крыльце сидели четверо в меховых плащах и по очереди пили из одного горшка. Тхэйга пошла вниз, вытягивая лапы, чтобы вцепиться в поленницу – двор был тесен для приземления.

– Дом Вигота Лехмаса, – Речник указал Кессе на крыльцо. – Оставлю тебя тут. Здесь тихо, сутки пересидишь, никто ни о чём не спросит. Хийва! Дома ли Вигот?

– Хийва, странник, – четверо неохотно посторонились, пропуская Хагвана с мешком, Кессу с кошкой и Речника Яцека, идущего налегке. – Вигот в лесу, Мирка на хозяйстве. Дом стоит пустой, живи хоть месяц.

Риккины не спешили подняться со ступенек. Речница скользнула по ним взглядом, проходя мимо, и чуть не засвистела от удивления – под меховыми плащами блестели стеклянные речные кольчуги, а то, что казалось бесформенными капюшонами, было на деле шлемами – «медвежьими головами». Неповоротливые на вид жители проводили пришельцев пристальными взглядами, ясными и холодными, словно в горшке их была не берка, а чистейшая вода.

– Ярраканса, – еле слышно хмыкнул Речник, тронув Кессу за плечо. – В непогоду часто тут греются. Поэтому в доме Вигота

всегда тихо. И тебе шуметь не советую. Иди вон в ту комнату, она невелика – тебе будет уютно. Хагван поможет донести мешок. А я пойду заплачу за постой. Два дня можешь ни о чём не думать, а там либо я вернусь из замка, либо тебя в замок приведут. Збигнев рад был бы увидеть Чёрную Речницу в своём доме, но пока что обойдётся мной одним.

…К вечеру дождь усилился, водяная пыль сменилась мелкими, но частыми каплями. Ярраканса на крыльце недовольно ворчали, надевая поверх плащей берестяные накидки, больше похожие на походные шатры, и неторопливо прощались с хозяйкой. Кесса смотрела на них сквозь приоткрытые ставни. В комнате, маленькой и тесной, как пещерка, было темно и пахло сосновой смолой. Большая миска с густой рыбной похлёбкой давно опустела, и Койя вылизала её дочиста и сейчас догрызала рыбий хвост, сидя на высоком столе. Стол этот, на взгляд Речницы, был слишком велик для такой тесной комнатёнки – хватило бы и пары циновок на полу, а так – между столом и ложем, накрытым шкурой раулии, протиснуться можно было только боком. Кесса сидела на краю постели и смотрела, как медленно ползёт по улицам мрак, и всё меньше силуэтов мелькает за плетнём. На крыльце с шелестом опустилась тяжёлая зимняя завеса, тихо стукнул засов. Кто-то остановился на миг у дверей Кессы и молча прошёл мимо. В доме напротив закрыли ставни, но свет ещё сочился из-под створок. Речница осторожно прикрыла окно и опустилась на пол, вытаскивая из-под кровати тяжёлый мешок.

– Яцеку не до пустяков, – прошептала она, переглядываясь с кошкой. – У него важные переговоры. Это я наобещала сарматам всякого – мне и выполнять. Ты пойдёшь со мной, Койя? На улице холодно…

Кошка посветила в ответ настороженными ушами.

Вирка вывалилась из мешка – нелепая махина из коры и глины с бестолково вывернутыми лапами. С одной стороны половины конечностей не хватало.

– Тем, кто не бывал живым, – прошептала Речница, опуская мерцающую ладонь на брюхо вирки, – смерть – не более, чем дым. А когда пройдёшь насквозь – дерево заменит кость. Нежить ты или не-жизнь – поднимайся, не лежи… Квайат фелор!

Койя наклонила голову и шевельнула ухом. Кесса смущённо покосилась на неё. «Боги знают, как людям удаётся сочинять складные стихи… Ну, у меня других нет!» – криво усмехнулась она и прикрыла глаза. Ледяное зелёное пламя хлынуло по обнажённым рукам, от локтей – к пальцам, окутывая их мертвенным свечением и с тихим шелестом впитываясь в деревянный панцирь вирки. Речница стиснула зубы – ей казалось, что кости обугливаются изнутри.

– Квайат фелор! – выдохнула она, отдёргивая руки и прижимая онемевшие ладони к груди. Свечение быстро гасло. Что-то неловко ворочалось во мраке, пощёлкивая суставчатыми ножками. Кесса подхватила вирку под ребристый бок и перевернула на брюхо. Нежить, пошатываясь, поднялась на лапы. Многих не хватало, но осталось ещё немало – и вирка, переваливаясь с боку на бок, развернулась вокруг своего куцего хвоста и уставилась десятком глаз на Речницу. В узких прорезях горел холодный зелёный огонь.

– Ух ты, – прошептала Кесса, недоверчиво глядя на ожившую вирку. – Замри!

Голем щёлкнул полуоторванным хвостом и оцепенел на месте – только мерцающие зрачки следили за Кессой, пока она пробиралась к окну. Ставни распахнулись, впустив холодный ветер. Ночной сумрак пропах смолой, мокрой шерстью и солёной рыбой. Никого не было на тёмной улице, опустел и двор, обнесённый плетнём.

– Иди к хозяину, мёртвый убийца, – прошептала Кесса. – Ищи того, кто тебя создал.

Хвост голема качнулся из стороны в сторону. Вирка медленно развернулась к окну, задрожала и выпрямилась на самой последней паре лап, закидывая на подоконник передние. Кесса подхватила её под хвост и вытолкнула за окно – и сама, запахнув куртку, прыгнула следом.

Снаружи было зябко, от реки тянуло холодом. Мельничные колёса, поднятые на ночь над потоком, лениво шлёпали лопатками по слишком высоким волнам. В тишине далеко разносился перестук колотушек – ночные стражи сообщали друг другу, что в городе спокойно. Вирка уверенно ползла по улице, покачивая приподнятыми над спиной лапами-ветками. Койя бежала поодаль, стараясь не попадать в свет, льющийся из прикрытых окон. Кесса пробиралась мимо заборов и бревенчатых стен, оглядываясь на каждый шорох.

«Направо у пустого горшка, а потом прямо до большой лужи… Не забыть бы, когда пойду обратно!» – Речница поёжилась и засунула руки поглубже в карманы. Здесь, в Куо, весна приходила в свой срок, и никакой Тзангол не смел её подгонять…