Солнечный змей

Токацин .

– Мя? – пустынная кошка, волоча за собой войлочную «шубу», подошла к плотно закрытой глиняной плошке, прижатой к борту костяными ручками, и попыталась поддеть носом крышку, потом лизнула чёрные края и затрясла головой.

– Койя, что там? – Речница на четвереньках подползла к кошке – повозку снова трясло, да и полог был слишком низким, чтобы разгуливать в полный рост – и склонилась над закрытым сосудом. – Не думаю, что это можно есть.

– Жирник, – неожиданно тонким голосом отозвался незнакомый северянин, подползая поближе и разглядывая кошку

и Речницу с нескрываемым любопытством. – Когда он не горит, можно трогать. Есть тоже можно. Это жир, хорошая еда. Но огонь нужнее. Огонь тут всегда нужнее.

– Тогда, Койя, съешь что-нибудь другое, – покачала головой Речница, поднимая кошку на руки. – Вот, ещё остался ирхек…

Сегон из вежливости взял кусочек пирога в рот, но видно было, что он не голоден, а вот любопытство его терзает. Солмик подобрал упавшую крошку и понюхал – с тем же выражением на лице, что и у жёлтой кошки.

– Это ирхек, – сказала Кесса. – Он из рыбы и муки. Вот, возьми…

Солмик отломил маленький кусочек, недоверчиво понюхал и повертел в пальцах, задумчиво разжевал и покачал головой.

– Я ела это в южном городе. У нас думают – деревья есть не нужно, даже с рыбой. У нас с собой есть настоящая, правильная еда, есть жир и мясо. Не надо кормить зверька деревом!

Солмик потянулся к тюкам, сваленным в углу повозки.

– Аса! – Кытугьин зашевелился на своём ложе, его глаза блеснули. – Ты слышала – мы будем есть все вместе. Смотри лучше на землю травы, скоро с ней попрощаемся.

– Жёлтый зверёк ест дерево и траву, – взволнованно прошептала Аса, наклонившись к северянину.

– Зверёк будет есть вместе с Уджугом, – спокойно отозвался Кытугьин и снова опустил голову на скрещенные руки. Речница только удивилась, как его не растрясло – повозка раскачивалась во все стороны и мелко дрожала.

– Далеко до вашей долины? – тихо спросила Аса, усаживаясь рядом с Кессой и открывая оконце в пологе – как раз напротив, чтобы удобно было смотреть. – Столько, сколько от южного города до ледяной земли?

– Больше, – покачала головой Речница, с опаской глядя на мёртвую желтовато-белую траву. – Пять раз по столько.

– Очень далеко, – прикусила губу солмица. – Столько, сколько от Навиата до южного города. Ваша повозка – она сломана? Столько ехать на колёсах… наверное, сломана. А ваш хийкиммиг? Его в городе не накормят деревом? Или это ваш хийкиммиг? Такой маленький?

– Нет, Койя никого не возит, – Кесса тоже прикусила губу, чтобы не рассмеяться, и прижала к себе кошку. – У моей повозки есть крылья, она сама себя возит. А там, где живёте вы, совсем нет ни деревьев, ни травы? Только лёд, от края до края неба?

– Крылья… – зачарованно выдохнула Аса. – У нас? У нас нет деревьев. Слишком твёрдая и холодная земля. Травы есть. Ниххики едят траву… траву Геджу. В вашей долине растёт трава Геджу? Кытугьин говорит…

– Ага-ай! – донеслось снаружи. Повозка остановилась. Кытугьин поднялся с ложа, накинул капюшон и выглянул из-под полога.

– Дорога кончается здесь, –

сказал он, кивнув Яцеку. – Тут попрощаемся с землёй травы. Аса…

Солмица кивнула и, отвязав от повозки один из тюков, протянула ему. Сама она подобрала жирник и выбралась наружу. Третий северянин стоял у повозки, придерживая край полога, пока все пришельцы с юга не вышли. Кесса вдохнула ледяной воздух и закашлялась. Койя с тихим писком втиснулась к ней за пазуху.

Дорога закончилась шагов за пятьдесят отсюда – повозка громыхала по замёрзшей земле, ломая хрупкие полёгшие стебли. Прямо у передних лап Уджуга начиналось бескрайнее белое поле, сверкающее на солнце россыпью хрусталя. Оплывшие груды снега, за века превратившиеся в слоистый лёд и изрезанные ветрами, громоздились поодаль, как огромные валуны. Снег наползал на холодную равнину, погребая под собой прошлогодние травы и семена, уроненные на замороженную землю. Уджуг нюхал снег и радостно фыркал, поворачивая тяжёлую голову к людям. Кытугьин и его товарищ, вытащив из повозки полозья и подпорки, снимали колёсные оси и укладывали под полог вместе с грубо вытесанными колёсами. Аса вытирала круглую плошку от сажи и натёкшего жира – крышка прилипла и не хотела сниматься.

– Дальше поедем быстро, – усмехнулся Кытугьин, вытащив из-под повозки последнюю подпорку. Теперь она лежала на широких полозьях, подбитых светло-серым мехом – таким же, из какого сшиты были одежды северян. Жирник наконец вспыхнул неровным коптящим пламенем, от неожиданного жара Кесса даже отшатнулась, но, опомнившись, протянула к огню руки. Койя выбралась к ней на плечо и насторожила уши.

– Рыба для хранителей дороги, – Речник Яцек протянул Кытугьину пучок мелко размолотых рыбных волокон. Сушёную рыбу он трепал и раздирал уже четверть Акена, и Кесса всё не находила удобного случая спросить, зачем.

– Спасибо, – кивнул северянин, пальцами расчёсывая густую шерсть Уджуга и собирая в пучок выпавшие волоски. – Собери шерсть и волосы.

– Да, – спокойно ответил Яцек, срезая острым лезвием небольшую прядь своих волос. – Кесса и Хагван… Да, Койя тоже пожертвует шерстью.

– Койя, потерпи, – прошептала Речница, пытаясь срезать небольшой клочок и при этом не выдрать мех с корнями. Кошка недовольно мяукнула, лизнула пострадавшее место и снова зашевелила мерцающими ушами.

– Хороший жир, – вздохнула Аса, растирая в маленькой плошке белесую массу, выдавленную из тюка, вместе с волокнами рыбы и выщипанным мехом. – Но дорога нужнее.

– Поедят боги – поедим и мы, – Кытугьин погладил её по плечу и забрал плошку.

Длинный костяной черпак задымился над чадящим, но жарким огнём. Кесса видела на нём чёрные потёки – не в первый раз его пристраивали над жирником. Белая смесь в ложке забулькала, обретая прозрачность, и брызнула во все стороны, оросив промёрзшую землю и кромку льда.

– Мы покинем тебя, земля травы, – Кытугьин взмахнул черпаком, выливая остатки жира. – Не держи на нас зла, мы кормим тебя и твоих духов.