Солона ты, земля!
Шрифт:
— Может быть, вы объясните мне причину столь необычного внимания к моей жене?
Переверзев изучающе посмотрел на Новокшонова.
— Ревнуешь? — спросил он. И улыбнулся — Хорошенькая жена в дом — покой из дома, как говорят на Востоке. Напрасно ревнуешь. Я же в полтора раза старше ее.
— Тогда объясните, к чему эти вызовы?
Переверзев потушил улыбку, сказал строго:
— Секретарь райкома может вызывать любого работника из любого учреждения, если ему это надо. И в любое время.
— Вы мне о правах секретаря райкома сказки не рассказывайте! — сердито
— Вон как! — изумленно поднял брови Переверзев. С ним давно уже никто так в районе не разговаривал. Он даже опешил.
— Я запрещу своей жене впредь являться на ваши вызовы! — бросил Сергей резко. Повернулся и направился к двери.
— Погоди, погоди! — торопливо остановил его Переверзев. — Тоже мне Отелло объявился. Иди сюда, сядь! — А сам подумал: «Непременно в крайкоме рука есть. Так смело не разговаривал бы. Неужели сам Гусев ему благоволит?» — Садись. Я пошутил с тобой. Дело вот в чем. У нас очень плохо с кадрами в средней школе. Вот я к твоей супруге и присматриваюсь — хочу завучем ее туда. Как ты смотришь на это?
Сергей удивленно смотрел на секретаря райкома.
— Завуч из нее не получится, — сказал он сухо. — Это во-первых. А во-вторых, ей надо еще учиться. У нее же нет диплома.
— В данном случае нам не диплом нужен, а человек, — возразил Переверзев, — В школьном коллективе нужна свежая струя. Там Поздняков засушил все окончательно.
Сергей поднялся.
— Дело ваше, — хмуро сказал он. — Но я возражаю. Как человек, ведающий идеологией в районе, категорически возражаю! Пользы от этого назначения никакой не будет.
— Похвальная, похвальная принципиальность, — кисло улыбнулся Переверзев.
С этого дня Сергей заметил, что первый секретарь вместо того, чтобы всячески притеснять и придираться, как он поступал со всеми, кто становился на его пути, неожиданно и заметно стал благоволить ему. Зная хитрость и коварство этого человека, Сергей насторожился еще больше. Но к удивлению Сергея, да и других работников райкома, Переверзев теперь, посылая завагитропом в командировки, давал ему своих рысаков. А это уже что-то значило…
В течение лета и осени Сергей побывал во многих сельсоветах. Но втайне даже от самого себя старательно объезжал Петуховку.
Сергей боялся встречи с Катей. Он уважал Катю, поэтому ему было совсем не безразлично, что она думает о нем. Но что он скажет ей, чтобы изменить ее, вполне заслуженное им, возможно, самое гадкое мнение о себе? Чем он оправдает свой поступок?
Так размышлял он по дороге в Петуховку, куда все- таки пришлось ему поехать в конце сентября. Он ехал один в ходке. Намотав на руки вожжи, что было силы держал переверзевского рысака. Комья грязи, брызги из многочисленных луж обдавали его с ног до головы. Сначала Сергей берегся, пытался попридержать жеребца. Но потом понял, что все это напрасно — чем дальше, тем все ходовитее шел рысак. Руки немели от напряжения, кололо под лопаткой, отваливались плечи. «Надо было верхом ехать, — подумал он, — меньше бы измазался и легче было бы самому».
Наконец рысак вынес его на взгорок. Вдали показалась Петуховка. Знакомо
Рысак остановился у коновязи колхозной конторы как вкопанный, несколько раз повел мокрыми боками, фыркнул и успокоился. Сергей привязал его, недобро косясь на жилистую морду с озорными глазами.
— Скотина, — упрекнул Сергей. — Смотри, что ты наделал.
Он сбросил заляпанный грязью дождевик, достал носовой платок и стал вытирать лицо. Неподалеку от коновязи на бревнах, наваленных у стены конторы, сидели мужики, спокойно смотрели на приехавшее начальство, курили. Сергей немного обтер лицо, подошел к мужикам, поздоровался. Обвел всех взглядом, отыскивая знакомых. Но никого не признал. Постоял немного в нерешительности — сесть здесь покурить или пройти в контору?
— Садись, товарищ Новокшонов, — словно угадав его мысли, пригласил густой бас. — Махоркой угостим.
Говорил грузный мужчина с густой черной бородой. Сергей подошел, всматриваясь в чем-то знакомое лицо бородача.
— Не узнаешь? — Большие, чуть грустные темные глаза слегка улыбнулись. «Катин отец!». — А я тебя доразу признал.
— Теперь и я узнал, — улыбнулся Сергей, отрывая от свернутой газеты лоскутик. — Борода меня смутила сразу-то.
— Время идет… Молодые растут, а нам уж пора и бородой обзаводиться. Давно ли ты был стригуном. А теперь вон уж и солидность появилась, в начальстве ходишь. Вон на каком рысаке приехал. — Катин отец посмотрел на коня, игравшего поводом у коновязи. — А ведь он наш, рысак-то этот.
— Как ваш? — не понял Сергей.
— Из нашего колхоза, из «Красных орлов».
— Райком что, купил его у вас?
— Купил! — Гладких свистнул в бороду. — Приехал Переверзев, приглянулся он ему и забрал.
— Просто так взял и забрал?
— Да почитай, что задарма. Конюх райкомовский пригнал какую-то клячу взамен. Вроде бы голова на голову сменялись. А та кляча давно уже сдохла. Без зубов оказалась. На ней, должно, еще в партизанщину ездили — давнишняя была.
— Но это же нарушение Устава сельхозартели! — возмутился Сергей.
— Нарушение… Кому нарушение, а кому и нет. Ежели, к примеру, я с колхозного покосу копешку сена накосил своей коровке — это нарушение. А ежели секретарь райкома колхозного производителя забрал, — это не нарушение, это законно. Так оно, Григорьевич, повелось при новых-то руководителях после Аркадия Николаевича-то. Все время вспоминаем его. Как соберемся бывшие партизаны, так об нем речь. Душевный был человек. Где он теперь, не знаешь? Уж не посадили ли?