Солона ты, земля!
Шрифт:
— Слушай указ! — грозно сдвинул он брови. И, уткнувшись в тетрадный лист, прочел: «Мы, волею божьей монарх всея… и белыя, и малыя и прочая и прочая… повелеваем: ежели кто впредь осмелится свистнуть в классе на уроке, либо между оными на перемене, а также в школьном зале, либо в другом каком школьном помещении, включая и отхожее место, будет нещадно караем — сиречь получит по харе, невзирая на титул, звание и былые заслуги. Отныне свистеть дозволяется токмо за стенами школы!..» Разойдись!
И никто Валькиного указа не ослушался…
Аля с Юрой брели не спеша. Их обгоняли. Ребята
— Что-то домой идти неохо-ота-а, — протянула она. — Юрк, почитай стихи.
Аля свернула в скверик, села на скамейку. Юра бросил ей на колени свой портфель, озорно блеснул глазами. Принял картинную позу.
Ныне, о, муза! Воспой иерея — отца Ипполита, Поп знаменитый зело, первый в деревне сморкач…Аля подняла брови, но Юра продолжал, не обращая внимания:
Утром, восставши от сна, попадью на перине покинув, На образа помолясь, выйдет сморкаться на двор.— Юрка, брось дурачиться.
— Я не дурачусь. Это же стихи. Хорошие стихи!
…Правую руку подняв, растопыривши веером пальцы, Нос волосатый зажмет, голову набок склонив, Левою свистнет ноздрею, а затем пропустивши цезуру, Правою ноздрею свистнет, левую руку подняв!..— Юрка! — Аля топнула ногой. — Какую гадость ты городишь!
…Далее под носом он указательным пальцем проводит. Эх, до чего ж хорошо! Так и сморкался б весь день!..— Фу! Какая мерзость!
— При чем тут мерзость? Стихи как стихи. Печатные. А ты что хотела, лирику? Сейчас лирика отживает свой век.
…а теперь так делают литературные вещи: писатель берет факт живой и трепещущий…— Вот как! А лирика — факт, уже не трепещущий, устаревший и одряхлевший?
Юра сел на скамейку, замолк и вдруг удивленно уставился на Алю.
— Ты чего?
— Альк, — сказал он тихо. — А у тебя красивые губы… Аля изумленно вскинула ресницы. Она даже перестала вытряхивать из туфли песок.
— Дурак! — сказала она и покраснела. — Я вот тебе башмаком по лбу заеду, не будешь молоть чепуху. Тебе не стыдно?
— Не-ет, — тряхнул он головой, все еще так же удивленно глядя на Альку.
Из скверика они шли порознь.
А вечером, вертевшаяся у зеркала, Аля вдруг спросила:
— Мам, а у меня, правда, красивые губы?
Надежда Ивановна опустила руки повернулась к дочери.
— Кто тебе сказал?
— Да никто,
Мать не шевелилась. Она словно только сейчас увидела, что дочь выросла, что у нее действительно очень свежий пунцовый ротик, четко очерченные губы с темной каемкой по краям и припухшими еще детскими наплывами около уголков рта. Большие серые глаза, кудрявые локоны. Невеста! Совсем невестой стала! Вот бы отец посмотрел…
— Мам, ты чего? — Аля опустилась перед сидящей матерью на колени. Смотрела на нее непонимающе. — Чего ты? Это же Юрка сказал. Что он понимает!
Мать гладила ее по голове. А слезы капали и капали — первый раз за два года счастливые слезы. Она улыбалась и плакала.
Когда стала собирать на стол ужин, спросила:
— Юра что, не придет сегодня?
— Нет, наверное, — ответила Аля с напускной беззаботностью. — Мы с ним поругались.
— Из-за чего?
— Пусть не говорит что попало.
Надежда Ивановна отвернулась, сдерживая улыбку. Она знала, что будет этот вот вечер, ждала его, и все-таки он пришел неожиданно…
7
Мурашкин прибежал к Переверзеву взволнованным.
— Что случилось? — спросил Переверзев настороженно.
— Сегодня ночью к нам в район приезжает Попов, — выпалил начальник райотдела НКВД.
— Ну и что?
— Ты представления не имеешь, что значит приезд Попова! Он просто так не ездит. Обязательно или начальника райотдела посадит или кого-либо из сотрудников. Это непременно. — Мурашкин, в распахнутой шинели, в сбившейся на затылок фуражке, метался по кабинету. — Я приказал у себя там все чистить, драить, чтобы комар носа не подточил. Ты тоже приготовься. Он обязательно к тебе зайдет. — И Мурашкин убежал.
«Ну что ж, — подбадривал себя Переверзев, — приедет так приедет, знаем, что сказать. Конечно, лучше, если бы он не приезжал. Поменьше на глазах у такого начальства — подальше от греха. Что может спросить начальник управления НКВД у секретаря райкома? Сколько врагов разоблачено?.. В грязь лицом не ударим. Надо, пожалуй, позвонить сейчас Мурашкину, пусть списки представит на членов партии отдельно, на беспартийных — отдельно… Еще что?.. Планы на будущее? Надо подумать: какую же кампанию еще провести? Председателей колхозов — и так уж наполовину заменили. Как бы не перестараться. Агрономов? Их и так почти не осталось в районе. Врачей — тоже. Учителей? Толку-то от них! Ну, кого, кого? Сварганить бы какое-нибудь групповое дело! Было бы здорово. Но ведь не придумаешь сразу-то».
Так маялся секретарь райкома до вечера. Чтобы к приезду начальства быть в хорошем настроении и в полной форме, пошел домой, плотно поужинал, пропустил стопочку — не больше — коньяку. На всякий случай велел жене готовить новый ужин человек на десять. Позвонил председателю райпотребсоюза, приказал обеспечить парой поросят-сосунков и всяким другим по его усмотрению. Пригрозил: «Шкуру спущу, если будет плохой ужин!» После этого призадумался: самому идти к Мурашкину встречать «его» или ждать здесь, у себя в кабинете? Позвонил Мурашкину, посоветовался. Решили, что секретарю райкома лучше все-таки ждать у себя.