Солона ты, земля!
Шрифт:
— Пошли, комиссар. Все пропало. Сейчас танками начнет утюжить… Ты ранен? Лицо в крови…
— Ерунда… Где батальон-то наш?
Майор выругался длинно, виртуозно.
— Нет больше батальона… За пять минут как не было…
Они бежали, не пригибаясь, в полный рост, ложились и снова вскакивали и бежали. Кругом рвались снаряды, мины. Сзади нарастал, давил гул моторов. Совсем рядом зачвыкали пули. У подбитого танка, из которого медленно клубился дым, майор скомандовал:
— Ложись! Не двигайся!
И почти тотчас же мимо пронеслись, стреляя на ходу, немецкие
Задерживаться было нельзя — за танками вот-вот могла появиться немецкая пехота.
— Ну, комиссар, теперь ноги на плечи и бегом, что есть духу, вон до того лесочка. А там видно будет.
Бежали долго, не оглядываясь. Уже позади осталось поле боя, в сторону относило дым. Кругом тоже бежали красноармейцы, кто с оружием, кто налегке. Впереди маячила грузная фигура в комбинезоне, но без шлема.
— Кажется, помпотех наш, — хрипло дыша, проговорил на бегу Табашников.
До лесочка оставалось не больше сотни метров, когда над головой, почти на бреющем полете, одно за другим пронеслись три звена истребителей, черных, тонкокрылых, размашистых и стремительных, как настоящие стервятники. Они сыпанули по бегущим свинцовым дождем. Несколько пехотинцев упали, словно подкошенные. Майор оглянулся на Сергея.
— Нажми, комиссар, нажми!.. Немного осталось.
Сергей поражался выносливости командира батальона.
В его-то годы и так бегать!
В лесочке было битком народу. Майор добежал до первых берез и тут же опустился на землю, бросив рядом шлем. Сергей встал рядом. Минут пять дышал молча. Потом майор с расстановкой выговорил:
— У тебя все лицо в крови… А ну, сними шлем.
Сергей обнажил голову.
— Поперек лба рана… Наверное, от брони осколок отлетел… Заживет… Перевязать только надо. — Он достал бинт. — Сядь.
Быстрыми, ловкими движениями забинтовал ему голову. Пятый день они вместе, но до сих пор майор остается загадкой для Сергея. То беззаботно веселый и говорливый, то суховатый и непреклонно строгий, а тут вдруг по-отечески заботливый и внимательный. Ведь если бы не он, погиб бы Сергей в танке. И вообще в этом бою — если можно было назвать то пожарище танков боем — он буквально на каждом шагу отводил от Сергея смерть.
— Иван Петрович, — проговорил дрогнувшим голосом Сергей, — спасибо вам… Вам я сегодня много раз обязан жизнью.
Майор поднял брови, словно не понял, о чем говорит комиссар. Потом нахмурился, махнул рукой.
— Я сам на Хасане таким же был в первом бою. На войне главное — первый бой. Выдержит человек его, значит, будет из него солдат. Струсит — трудно потом ему привыкать. В двадцатом бою и то будет оглядываться назад. А ты — ничего, не из трусливого десятка. Признаться, я даже не ожидал. Я, например, в первом бою страху натерпелся… Ну, пошли. — Они поднялись, направились в глубь лесочка.
Людей здесь было больше, чем деревьев.
— Командиры есть? — громко спросил майор.
Все
— Кто из командиров есть? Ко мне!
Из глубины леса на его требовательный голос отозвалось несколько человек. Подошли три пехотных лейтенанта, старшина и четыре сержанта. Потом показался помпотех капитан Селиверстов. Он несказанно обрадовался.
— Иван Петрович! Жив? А я видел, как твой танк взорвался. Думал: ну — все! Погиб наш майор, светлая головушка. А ты — жив! А со мной еще семь человек — водители, стрелки. Остальные, должно, все полегли…
Майор ничего не ответил. Осмотрел собравшихся командиров.
— По званию я тут старший, — сказал он. — Принимаю на себя командование. Время военное. За неподчинение — расстрел на месте.
Командиры сразу же подтянулись — каждый почувствовал несгибаемую волю этого человека.
— Разбить всех повзводно и поротно! Кто с оружием— отдельно. Вы, лейтенант, ответственный за построение, — указал на щеголеватого командира с эмблемой стрелковых частей в малиновых петлицах. — Только без шума!
Через пять минут лейтенант доложил: выстроено триста семнадцать человек — почти три полнокомплектных стрелковых роты. Имеется сто девяносто три винтовки, сорок пять автоматов и один ручной пулемет. Тяжелораненых пятнадцать человек, легкораненых шестьдесят три человека.
Табашников обратился к людям.
— Наше спасенье, товарищи, — сказал он жестко, — только в организованности и в строгом соблюдении дисциплины. Отныне командир у вас я, майор Табашников, комиссар — старший политрук Новокшонов. — Он тут же назначил командирами рот трех лейтенантов. — Повторяю: приказ командира — закон… Пробиваться будем на Смоленск. До него километров семьдесят. А сейчас… командиры рот! Занять круговую оборону! Командир первой роты! Выслать разведку на восток, на юго-восток и на северо- восток!
Пока приготовили носилки для тяжелораненых, пока заняли оборону, окопались, вернулась разведка. Доложила, что кругом немцы, собирают трофеи, громко разговаривают, танков и артиллерии нигде не видно — наверное, фронт ушел дальше на восток.
Сергей долго сидел рядом с майором Табашниковым и изучал карту. Справа и слева клином к Смоленску от Орши и Витебска сходились железные и шоссейные дороги. Пересечь их, видимо, невозможно — основная масса немецких войск движется, наверное, все-таки по ним. Идти между ними — значит все дальше залезать в тиски.
— Как ты думаешь, комиссар? — спросил майор.
— Если станция Гусино еще не занята и фронт проходит где-то в этом районе, то нам, конечно, надо идти строго на восток и как можно быстрее, пока наши не отошли к Смоленску.
Майор подумал, не отрывая глаз от развернутого планшета, согласился. Потом добавил:
— Но держаться надо все-таки немного левее, к северу, на Ярцево.
Чтобы не терять напрасно времени, стали продвигаться от лесочка к лесочку небольшими группами, выставляя на флангах заслоны. К вечеру прошли километров двадцать. В одной из стычек с немецкими трофейными командами отбили пять повозок с русскими винтовками и патронами.