Солона ты, земля!
Шрифт:
Так встретила она рассвет — первый утренний рассвет в своей трудовой жизни. В бараке тише стал слышаться храп, чаще раздавались вздохи. Девушки начали просыпаться. Подняла голову и Наташа.
— Ты уже проснулась? Давай скорее одеваться да побежим к умывальнику, а то сейчас попросыпаются все, тогда не подступишься.
— А я сон какой видела! — щебетала в умывальнике Наташа — она и здесь была такой же говоруньей. — Сначала видела папу там, на Урале, где мы жили раньше. Он сидит в своей комнате и пьет водку. У него там была своя комната с решеткой на окне, в ней он и пил по неделям. Я еще тогда маленькая была. Будто бы он пьет, а наш Гербарий стоит перед ним навытяжку
об стол кулаком. «А я, говорит, не жалею своего отца!»… — Наташа понизила голос до полушепота. — А потом мы с Тимкой целовались. Уж так целовались! Аж голова у меня закружилась. Проснулась оттого, что губы больно стало. — Наташа засмеялась, — оказывается я сонная руку положила себе на губы и придавила их… И все равно приятно, что хоть во сне нацеловалась с Тимкой… А сон, наверное, знаешь, к чему? Папа, наверное, письмо с фронта домой прислал… Сегодня сбегаем на почту — может, от ребят письма есть…
На большом пустыре расставлены вехи, торчат свежевыструганные колышки. Бригадир, толстая, бойкая Капа Звонарева отвела свою бригаду в сторонку, оглядела.
— Вот ты, с кудряшками, как звать? — спросила она, указывая пальцем на Алю.
— Алевтина.
— Пойдешь со мной получать лопаты. А вы — никому не расходиться!
Лопаты раздали по списку, выдали каждому члену бригады брезентовые рукавицы. Бригадир получила от мастера участок, расставила своих землекопов и объявила норму — два кубометра в смену на каждого.
Аля волновалась. Страшило ее все то же: а вдруг она не сможет выполнить норму? Но посмотрела, как весело принялись все долбить землю, как замелькали лопаты, начала успокаиваться — здесь все такие же, как она, никогда не работали землекопами.
Не дожидаясь пока разметят участки остальным, Аля начала копать. Новая лопата с легким хрустом лезет в землю. Но, несмотря на это, первый пласт долго не давался. Многочисленные сплетения корневищ никак не хотели разрываться. Потом пошло лучше, и Аля радовалась — работа идет легко. Только одно неудобство — через брезентовые рукавицы трудно держать черенок лопаты, он все время крутится. Для того, чтобы земля не рассыпалась, все время приходится сильно напрягать пальцы и крепко сжимать древко. Пальцы левой руки начали уже неметь. Лопата все чаще и чаще стала перевертываться — почему-то правый край ее перетягивал и земля сваливалась. Аля сбросила рукавицы. Потные пальцы цепко схватили черенок, работать стало ловчее. Снова начала входить в ритм: нажим ногой, взмах через левое колено…
Аля уже заканчивала второй ряд, когда подошел мастер, пожилой мужчина с рыхлым лицом пьющего человека.
— Почему без рукавиц? — строго спросил он.
Аля виновато посмотрела на него. Она, сама не зная почему, думала, что ее непременно похвалят и, как ребенка, сделавшего непостижимое для него дело, по-отечески погладят по головке. Ведь она же еще ни разу не отдохнула, старается не жалея сил. Но человек в длинном стеганом ватнике сердито уставил на нее мутновато-серые глаза.
— Где рукавицы?
— Я их сняла, вон лежат.
— Надень сейчас же!
— Я не умею в них… Лопата вертится.
— Ничего, привыкнешь, не будет вертеться. — И уже более мягко добавил — А без рукавиц через час на руках мозоли будут.
Мастер пошел дальше, а Аля надела рукавицы и, не отдыхая, продолжала бросать землю. Рядом так же, не разгибаясь,
Из мечтательного оцепенения ее вывел хрипловато-рыхлый голос мастера:
— Что, дочка, устала? — ласково спросил он, проходя мимо.
— Нет, ничего, — поспешно ответила она и суетливо стала бросать лопатой землю.
Ей было стыдно за свою слабость. «Полежать захотелось! — издевалась она над собой. — Может, на пляж пойдешь, позагораешь с романом в руке? А Юра, может, сейчас уже на фронте, может, израненный весь, из последних сил отбивается, а тебя на отдых потянуло. А сама еще полдня не поработала…» Так распаляя себя, Аля остервенело взмахивала и взмахивала лопатой. Она не замечала, что выкидывать землю стало гораздо труднее — яма становилась глубже. Земля дробилась на комочки, и они скатывались обратно вниз. Теперь все ее внимание было сосредоточено на этих комочках, на этих уступах котлована. Казалось, вся жизнь ее теперь зависит от этих земляных лесенок, весь мир сосредоточен на них, как будто на них решается судьба войны.
Аля не слышала, как ударили в кусок рельса — сигнал к обеду — продолжала копать и копать.
— Кончай, Алька! Еще наработаешься, — втыкая лопату, крикнула Наташа. — Пойдем обедать.
Шеренга спин распрямилась и распалась — девушки выскакивали из котлована, почему-то смеялись. Некоторые тут же садились, свешивая ноги с бруствера, и, растопырив пальцы, разглядывали ладони.
— Ох, девочки, мозоль-то какая! — чуть ли не восторженно воскликнула веснушчатая девушка с большой косой, закрученной короной вокруг головы. — Как же теперь такие руки мальчикам показать?
— Пока мальчики вернутся, семь шкур новых нарастет, — ответила бригадирша. — Нечего рассиживаться, пошли в столовку!
На бригадирше была выцветшая синяя футболка, плотно обтягивающая большие упругие груди. Она шагала впереди бригады, широко размахивая руками, поблескивая толстыми матовыми икрами. «Какая сильная! — позавидовала Аля. — Эту не потянет на пляж после двух часов работы. Она, наверное, не чувствует тяжести лопаты».
Вечером Аля пришла в барак еле волоча ноги от усталости. Сразу же повалилась на топчан и заснула тяжелым сном.
Наутро болело все, начиная от левого колена, до которого нельзя было дотронуться, как до чирья, и кончая всеми без исключения мышцами рук и спины.
Так прошел для Али ее первый по-настоящему трудовой день. Больше недели мучилась она, стараясь привыкнуть, втянуться. Но было слишком трудно, почти непосильно. Она похудела, у нее лицо обветрело, глаза ввалились. От прежней Али остались только затейливые кудряшки вокруг лица.
— Дойдешь ты здесь, девка, — сказала ей однажды бригадирша Капа Звонарева. — Не выдюжишь, должно.