Солона ты, земля!
Шрифт:
— Ведерница будет, истинный Бог, ведерница. У нее мать молоком нас залила.
— То-то ты такой и дохлый, видно, с молока, — скалил зубы прислушивающийся к их разговору парень.
А большинство мужиков почти ничего не покупало. Просто ходили и смотрели. Опасались покупать: время такое, беспокойное, никто не знает, что завтра может случиться. Наберешь, а потом и отдашь ни за что ни про что. Слухи-то разные идут по селам.
К полудню на базарной площади появились вооруженные подпольщики во главе с Даниловым. Площадь тревожно закружилась, словно стадо перед грозой. Мосихинцы стали протискиваться
— Шо там таке?
— Кто его знает.
— Тише вы! Щас говорить будут.
— Базар, что ли, закрывают?
— Во порядки пошли: свое добро, нажитое горбом, продать не дают.
— Что ты городишь-то, не знамши. Насчет власти говорить будут.
— Тише.
Данилов взобрался на чью-то бричку, окинул взглядом тысячи повернутых к нему голов. Невысокий, лобастый, в яркой бордовой рубахе, он сразу притянул к себе взоры всей площади. Увидев Данилова, площадь начала быстро затихать.
— Товарищи! — громко начал он. — Вот уже год, как мы живем без Советской власти. За это время каждый из нас на собственной спине испытал все хваленые прелести диктатуры колчаковского правительства. Здесь, на этой площади, три месяца назад был повешен Кузьма Полушин. Повешен только за то, что не позволил держимордам и холуям Колчака грабить себя средь бела дня. Вспомните, сколько раз на этой площади свистели плети, сколько стонов и воплей слышали за минувший год эти тополя и плакучие ивы! Озверевшие палачи дошли до того, что стали стрелять по улицам в детей, стрелять в беззащитных женщин. Можно так дальше жить?
Толпа колыхнулась и единым дыхом гаркнула:
— Не-ет!..
— Терпенья уже нету-у!
— Говори, что делать?
Данилов поднял руку. Но мужики кричали. Напряглись волосатые лица, разинутые рты, вздернутые руки.
— За что людей истязают?
— Говори!
— Давай!
Данилов тоже накалялся. Голос отвердел. И он, как кувалдой, бил по раскаленной площади:
— Товарищи! Там, за Уралом, — наша Советская Россия, Красная Армия с кровопролитными боями рвется к нам. Мы не можем ждать. Довольно! Берите в руки топоры, вилы! Фронтовики! Откапывайте винтовки. Свою жизнь мы должны делать сами. Долой кровавого адмирала Колчака! Долой его прислужников!
— Верна-а!
— Житья не стало!
— Зверьем смотрят.
— А ты думал, по головке тебя гладить, ежели ты супротив власти…
— На кой черт нам такая власть!
— Верна-а! — надрывался веснушчатый парень с толстыми вывороченными губами.
— Давай круши!
— Тихо, гражданы!..
— Говори, што делать.
Данилов сверху смотрел на бушуюшую толпу, большие карие глаза сверкали. Толпа ревела. И он чувствовал себя наэлектризованным этой могучей грозой. Кто-то сзади Аркадия протодьяконовским басом гудел:
— Знамя! Знамя давай, как в семнадцатом годе!..
Знамя-то и не предусмотрели. Знамени не было.
— Рубаху! Скидай рубаху! — тянулся к Данилову бородатый нечесаный
Аркадий догадался. Он рванул на груди рубаху, чьи-то руки подхватили ее, прикрепили к древку, и все двинулись к волостной управе. Здесь Данилов взбежал на крыльцо, и митинг продолжался.
— Товарищи, — сказал он. — Нам надо выбрать свою народную власть — Совет.
— Давай, голосуй.
— Прошу выдвигать кандидатов в члены Совета. Только давайте тише и по порядку. Кого выберем?
— Данилова, — в наступившей вдруг тишине выкрикнул кто-то из задних рядов.
И снова понеслось:
— Данилова!
— Вас, Аркадий Николаевич…
— Вы зачали, вы и дальше…
— Тищенко Ивана!
— Дочкина! — полетели фамилии.
Снова поднялся шум: выбирали Совет. Потом Данилов достал московскую газету и стал трясти ею над головой, призывая к порядку.
— Товарищи! Товарищи! — наконец докричался он. — Предлагаю заслушать воззвание Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета и Совнаркома к трудящимся Сибири и взять его в основу нашей новой жизни.
— Давай! Читай!
— Бумага — она завсегда силу имеет.
— Только, товарищи, давайте потише. — Данилов свернул пополам газету. Начал — «Рабочие, крестьяне и все трудящиеся Сибири! Под могучим, непреодолимым напором Красной Армии падает временно восторжествовавшая на территории Сибири власть наемников русской и иностранной буржуазии, царского адмирала Колчака, и восстанавливается власть Советов… Час освобождения рабочих, крестьян Сибири приближается. И ныне, выполнив волю российского пролетариата и трудового крестьянства перед лицом всего сибирского населения, Всероссийский Центральный Комитет Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и Совет Народных Комиссаров постановляют…»— Мужики слушали, задрав кверху бороды, тяжело дыша. Данилов продолжал — «Первое. Бывший царский адмирал Колчак, самовольно наименовавший себя «верховным правителем», и его «совет министров» объявляются вне закона…»
— Правильно! Так их растак!
— Кобыле под хвост его вместе с министрами!
— «…Все ставленники и агенты Колчака подлежат немедленному аресту…»— продолжал Данилов.
— Правильно!
— Давай их сюда!
— Давно следоваит…
— Ишь, паразиты!
— Ширпака арестовать. Он главный злодей.
— Он меня ни за что порол плетями, — в общем гвалте пискнул голос Юдина.
— Карла Орава тожеть туды же!
— Никулина! Никулина не забудьте!
— Правильно! Попил кровушки!
— Кривошеина — булгактера!
— А старосту! Старосту надоть не упустить.
— Тоже маклак на наших горбах.
— Арестовать всех их!
— Привести сюды, мы им покажем, где раки зимуют!
Иван Ильин тут же послал нескольких человек из подпольщиков арестовывать врагов революции. За подпольщиками ватагой потянулись любопытные. Но некоторые из них с полпути возвращались — не хочется и тут упускать события.
А Данилов продолжал читать:
— «Все законы, приказы, договоры, постановления и распоряжения Колчака и его совета министров, а равно и их уполномоченных отменяются… На всей территории освобожденной Сибири восстанавливаются органы Советского самоуправления трудящихся на основании Конституции РСФСР…»