СООБЩЕСТВО НА КРАЮ
Шрифт:
— При всем уважении, Спикер, нам ли бояться флота, если мы можем управлять главнокомандующим?
— Еще меньше причин бояться, если Флота здесь нет. Оставайтесь на месте, наблюдатель, пока я не прибуду, чтобы присоединиться к вам на вашем корабле, тогда…
— Что тогда, Спикер?
— Как что? Тогда командовать буду я.
Гендибал сидел на том же месте, где он прервал менталосвязь. За время долгого путешествия к Сейшелам (долгого потому, что его корабль
В свете недавних событий не оставалось сомнении, что Тревиц стал бы прекрасным рекрутом для Второго Сообщества, если бы не установленная Палвером политика неприкосновенности уроженцев Терминуса.
Невозможно сказать, как много рекрутов потеряно для Второго Сообщества за эти века. Невозможно сказать, сколько рекрутов из квадриллионов жителей Галактики потеряно для Второго Сообщества, но более обещающего, чем Тревиц, вряд ли можно было найти. И уж, конечно, никто не мог оказаться в столь чувствительной точке. Гендибал покачал головой. Нельзя было упускать Тревица, даже если он и уроженец Терминуса. Заслуга Компора, что заметил Тревица, пусть даже годы деформировали его.
Конечно, теперь от Тревица не было бы пользы. Он слишком стар для формирования. Но при нем оставалась его интуиция, способность догадываться на основании совершенно недостаточной информации о том…
Старый Шандес, хотя и миновал пору расцвета, в общем-то неплохой Первый Спикер. Он разглядел что-то даже без данных и умозаключений, к которым пришел Гендибал. Шандес считал, что Тревиц ключ ко всему.
Почему Тревиц полетел на эти Сейшелы? Что он там делал? Что планировал? И трогать его нельзя! В этом Гендибал был уверен. Пока точно не станет известно, какова роль Тревица, пытаться как-то повлиять на него будет ошибкой. Здесь замешаны анти-мулы, и неверный ход по отношению к Тревицу (прежде всего к Тревицу) может взорвать перед глазами у Второго Сообщества микро-солнце.
Гендибал почувствовал, что чей-то разум копошится возле его разума, и отмахнулся, как мог бы отмахнуться от раздражающего транторского насекомого, только не рукой, а разумом. И тут же почувствовал прилив чужой воли. Он поднял глаза.
Сура Нови прижимала ладонь ко лбу.
— Извиняюсь, мастер. У меня неожиданно заболела голова.
Гендибал немедленно преисполнился сочувствия.
— Прости, Нови, я не думал… Вернее, я думал слишком сильно. — Он осторожно разгладил спутанные витки ее разума.
Нови просветленно улыбнулась.
— Неожиданно прошло. Добрый звук вашего голоса, мастер, вылечил меня.
— Хорошо! — сказал Гендибал. — Что-нибудь случилось? Почему ты здесь? — Ему не хотелось читать ее разум, чтобы выяснять, он все более неохотно вторгался в ее частные дела.
Нови колебалась. Она слегка наклонилась к нему.
— Я волновайся. Вы смотрели на ничто и издавали звуки. И ваше лицо дергалось. Я там стояла, заледенев. Пужаясь, что вы дошли. Заболели. И не знала, что делать.
— Ничего, Нови. Не надо бояться. — Он похлопал ее по руке. — Нечего бояться,
Страх или сильная эмоция нарушали симметрию ее разума. Гендибал предпочитал, чтобы ее разум оставался спокойным, мирным и счастливым, но не решался доводить его до этого внешним влиянием. Ей казалось, что предыдущая коррекция вызвана его словами, такой вариант его устраивал. Он сказал:
— Нови, почему бы мне не называть тебя Сурой? Она посмотрела на него с неожиданным отчаянием.
— О, мастер, не надо!
— Но Руфирант тебя так называл в тот день, когда мы встретились. Я теперь достаточно с тобой знаком…
— Я знай, как он называл, мастер. Так мужчины говори с девушкой, у которой нет мужчины, нет жениха, которая неполноценная. Ее называй первым именем. Для меня более почетно, если вы говори «Нови». И я гордись, что вы так говори. У меня сейчас нет мужа, но у меня есть мастер, и я будь довольна. Я надейся, что не будь неприятно для вас говорить «Нови».
— Конечно, нет, Нови.
Ее разум при этом прекрасно разгладился, и Гендибал был рад. Слишком рад? Стоило ли ему так радоваться?
С некоторым стыдом он вспомнил, что Мул, как предполагалось, попал под такое же влияние женщины из Первого Сообщества, Байты Дарелл, на свою погибель.
Но здесь, конечно, было другое дело. Эта стрынка его защитница от чужих разумов, и он хотел, чтобы она как можно лучше послужила этой цели.
Нет, это было не так. И грош цена ему как Спикеру, если он не может понять собственный разум. Или, еще хуже, если сам от себя скроет истину. А истина в том, что ему приятно, когда Нови спокойна и счастлива без его вмешательства. А приятно это потому, что ему приятна она, и (подумал он) в этом нет ничего плохого.
— Сядь, Нови, — сказал он.
Она села на краешек стула, настолько далеко от него, насколько позволял размер каюты. Ее ум был полон почтения.
— Когда ты видела, — сказал он, — что я произвожу звуки, Нови, я разговаривал по-ученому на большом расстоянии.
Опустив глаза, Нови печально сказала:
— Видать, мастер, у мученых много такого, чего я не понимай и не представляй. Я стыдись, что пришла к вам, чтобы стать мученой. Почему, мастер, вы не высмеяли меня?
— Не стыдно стремиться к чему-то, даже недосягаемому, — ответил Гендибал. — Тебе слишком много лет, чтобы стать ученой, как я, но не слишком много, чтобы узнать больше, чем ты знаешь, и научиться тому, чего ты не умеешь. Я научу тебя кое-чему в этом корабле.
Он почувствовал, что счастлив. А почему бы нет? Он умышленно пренебрегал стереотипным представлением о стрынцах. Какое право имела разнородная группа членов Второго Сообщества устанавливать подобный стереотип? Лишь немногие дети членов Второго Сообщества могли сами стать членами Второго Сообщества высокого уровня. Дети Спикеров почти никогда не становились Спикерами. Триста лет назад было три поколения Лингвестеров, и то подозревали, что средний из них на самом деле не соответствовал этому посту. Кто такие, в самом деле, люди Университета, чтобы ставить себя на такой высокий пьедестал?