Сорок шесть минут
Шрифт:
Лариса Михайловна, шестьдесят восемь лет, дама душевного образа: «Перед Олимпиадой, где-то в семьдесят восьмом, к нам в систему гостиниц “Интурист”, где я работала, по приглашению правительства, приехало около ста пятидесяти немецких инструкторов-менеджеров из ФРГ, которые вводили стандарты работы гостиничного хозяйства, в новые олимпийские объекты типа гостиницы “Космос”. Та самая, спланированная в виде полукруга, потому в народе носит название “полстакана”».
Лариса Михайловна – грузная дама с верхней полки, на которую она пока не забиралась. Замороченный и злой, промокший под июльским дождём и объевшийся немытой черешней, я в первые два часа пути даже не хотел
Когда наконец наступило всеобщее благоденствие, я превратился в благодарного слушателя нижеследующего.
Наталья Николаевна, шестьдесят шесть лет, модная дама в белом: «Мой папа в конце сороковых находился в Киргизии с геологической экспедицией – брал образцы урановой руды. И в ожидании транспорта лёг немного поспать прямо на урановые камешки, в результате заболел лучевой болезнью. Целых два года не мог быть мужчиной, потом все нормализовалось – наконец родилась старшая сестра, которая умерла во младенчестве от желтухи, а потом уже мы с братом родились. Но папа всё равно прожил девяносто два года. Потом в то место направили специальную комиссию, чтобы она исследовала здоровье жителей кишлака на руднике. И что вы думаете?! Все они были настолько адаптированы, что у них ничего не нашли. А одному дедушке было даже сто тридцать лет».
Светлана Николаевна, семьдесят два года, тренер по лыжам из соседнего купе: «На вашем месте, номер сто, должен был ехать мой муж в Крым. Но он запил, и я сдала билет. Поехала сама, и вот прислали вас».
После этого короткого сообщения я надолго задумался, какое участие в судьбе Светланы Николаевны возможно гипотетически принять. Но вскоре я пресек эти глупые мысли.
Вдруг за окном показался мальчик на квадроцикле. Дорога шла параллельно полотну, и мальчик явно пытался обогнать состав. Мы с дамами принялись снимать мальчика на телефон.
Мальчик победил поезд и скрылся внезапно, как и появился, повернув в лес.
На душе осталось лёгкое чувство разочарования, потому что мальчик был нашим фактическим соперником. Вскоре мальчик был забыт, как и всё то, что мелькает за окном, и Наталья Николаевна продолжала про папу и детство:
«Раньше у нас была квартира прямо за гостиницей “Украина,” на одной площадке с Плисецкой. Майя, бывало, выходит и спускается с пятого этажа. А Родион Щедрин ей через пролёты сверху вниз ласково так “Счастливо тебе, Майечка, до свидания!” И машет, и повторяет слова прощания всё время, пока Плисецкая спускается вниз. Ну, потом мы эту квартиру сдали фирме “Садко”, которой управлял муж Елены Прокловой. Эта фирма в девяностых для иностранцев пересдавала элитные квартиры. Предложили тысячу двести долларов. И я горя не знала, отказала вьетнамцам. Зато французы жили в основном. Заедет какой-нибудь Пьер – под него всю квартиру обставят нужной мебелью. Потом Пьер уедет, приедет какой-нибудь… ну там… э-э-э…»
«Франсуа!» – подсказываю я.
«Ну да! Тогда под этого Франсуа все своё. Хотя этот француз почему-то постоянно жил один».
По вагону прошла проводница с пылесосом. Поезд фирменный, новенький. С верхней полки спустился огромный пассажир Андрей с внешностью народов дальнего Севера. «Слабовидящий после аварии» и тоже по путёвке отдыхал. Он методично очищает палку сыровяленой колбасы, съедает её, погружаясь в первобытный транс настолько, что не реагирует на говорливых бабушек. После того как колбаса съедена, он возвращается в мир. Андрей – выпускник мехмата МГУ, он айтишник, и он странный. Любопытные пассажирки пытаются узнать,
На остановке Андрей активно заговаривает со мной, скороговоркой выпаливая, как он очарован Алуштой, как надо правильно восстанавливать флеш-носители и как ему надо похудеть. Разрядившись, Андрей замолкает и замыкается, погружаясь внутренним взглядом в собственные северные глубины.
«Я вот хотел еще про похмелье поинтересоваться, – внезапно выныривает он. – Почему оно каждый раз разное и что от него помогает? Вот мне доктор-офтальмолог сказал, что можно пить красное вино, в нем лютеин содержится. И я так с удовольствием его пью – четыре бутылки раз – и всё. И чувство такое приятное на душе, мол, доктор разрешает. А вообще мы, сибиряки, всегда выпиваем».
Андрей живо интересуется, что я беру в дорогу, чем питаюсь, – он с уважением видит во мне профессионального путешественника, оценивает мои контейнеры для еды и спрашивает, что у меня в аптечке. Потом Андрей достает дюжую голову «голландского» сыра и почти всю ее съедает, погружаясь в такой же транс, как и при поедании колбасы.
В вагоне-ресторане я оказываюсь за столиком с еще более пожилой пассажиркой.
Елена Трофимовна, семьдесят пять лет: «На Академической мы жили в коммуналке сначала вшестером, потом впятером. Комната была метров двадцать. В начале пятидесятых там стали строить многоэтажные коммуналки восемь и двенадцать этажей. Потом, кому везло, давали хрущёвки – переезд занимал не более месяца в новый дом, не то что сейчас отделку годами делают перед заездом».
Соседка по столику прощается и уходит, я совершаю усилие над собой: достаю макбук и начинаю писать этот текст. В центре вагона-ресторана шумно появляются наконец-то молодые люди лет двадцати пяти. Они галдят про какие-то сериалы и нейросети. Гипотетически у них не должно быть денег на дорогие места в этот поезд, видимо, это участники молодёжных социальных программ.
Молодёжь мне кажется скучной, бессодержательной и даже асексуальной по сравнению с почтенными моими спутницами, которые источают чувственный живой фольклор.
Я возвращаюсь в свое купе, и Наталья Николаевна, пожалуй, лучший сторителлер южного направления РЖД в моем личном рейтинге, продолжает:
«Когда я тридцать лет возглавляла детский сад, разные, конечно, истории были. Вот, например, был у меня летний лагерь на выезде. И работала у нас в группе воспитателем Любочка, ну чистый ангел примерный, а муж ну такой бабник у нее, ни одной юбки не пропустит. Всё время на вахтах и в командировках, внимания уделял мало. И именно что нахальный. А у нас рядом с лагерем спортбаза была. Одни сплошные мужики молодые. Ну, все живые люди, лето, шуры-муры по соседству. И вот в сентябре после профосмотра я получаю анализы как руководитель. У половины коллектива – трихомонады и гонококки. Приходит Любочка в слезах вся: “Ой, Наталья Николаевна, виноватая я. Не убереглась от позора. Муж узнает – конец мне. Смерть”.
Успокойся, говорю, я всё как надо устрою. Присылай мне своего Николая. Присылай, говорю, и мне доверься, и не бойся ничего.
И вот заходит ко мне этот Николай, как петух, гонористый, надменный. А я ему с порога – сразу в лоб: что ж ты, говорю ему, кобель эдакий, по своим вахтам гуляешь, жену заразой наградил, да как тебе не стыдно такую женщину обижать?
Он как испугался, как поджал хвост и гонор свой упразднил тут же. Знает, гад, сколько греха за ним водится. Потупился и говорит: спасайте, мол, семью нашу, и я вас отблагодарю.