Сорок шесть минут
Шрифт:
Потом приходил с бутылками и цветами».
Лицо Натальи Николаевны озарилось особым эпическим светом. Физический мир, ограниченный железной капсулой купе, стал шире, и окружающие нас предметы – легендарные подстаканники, играющие бронзовой вязью, смятые подушки, похожие на айсберги, торчащие из-под нижней полки сумки и чемоданы, обитаемые незримыми существами, – всё это стремилось доминировать над нами по законам магического реализма. Воцарилась органичная пауза как финал очередной устной новеллы. До Москвы оставалось ещё часа четыре. Уже не владея собой, теряя последнюю опору своего обмякшего тела, приятно содрогаемый ритмичными железнодорожными
Черные носки света
«Меркнет зрение – сила моя, два незримых алмазных копья» – так оплакивал поэт Арсений Тарковский сворачивающееся чувство жизни, данное нам в ощущениях. А слепому от рождения музыканту Стиви Уандеру на склоне лет вернули зрение американские врачи. Но, говорят, он походил-походил, посмотрел-посмотрел, да и попросил всё вернуть назад.
Только что мимо прошмыгнул турок из провинциальной кафешки где-то близ Мармариса. У него иссиня-черная борода, «усиленная» вычурным колором. Сам турок немолодой и по-подростковому низкорослый, а на плече у него набито тату в виде смешного пистолета. Он идеальный артхаусный герой для экранизации французской сказки про комнату с мёртвыми женами. Если турка сфотографировать на пленку, он станет суммой белых пятен в негативе. Но любая москвичка скажет вам, что турок должен быть чёрный, иначе что ж это за турок? И в сущности, чему мы верим – негативу или позитиву?
И квадрат Малевича, и предсказания бабушки Ванги, и песни Цоя, и американская композиторская школа во главе с Чарльзом Айвзом, и подмышки главной героини фильма «Табор уходит в небо», эскимо и катафалк мёртвой поп-звезды – это все функции чёрного цвета, и во всём в этом он поёт, шепчет, пугает, возбуждает и вывозит куда следует.
Любовники в кромешной тьме способны угадывать улыбки друг друга.
Мужчины носят чёрные носки, потому что чёрный цвет не имеет запаха.
Мужчины ходят, попирая тьму каждым своим шагом, и трудовыми мозолями они добывают свет – намывают золото или же его эквивалент в купюрах, а купюры не пахнут.
Слово «свет» – мужского рода, слово «тьма» – женского.
Мужчина светел и ясен, а женщина навсегда есть часть тьмы, ибо погружена в свое магическое сумеречное сознание. Даже дико образованная и продуманная московская айтишница, сидя в лодке тёмной ночью на регате близ Мармариса, будет лить самогон в лунную дорожку и загадывать дребедень. Гинекология – тёмная наука: все гинекологи – наследники повивальной магии. Гинеколог никогда прямо не ответит на вопрос: «Можно или нельзя заниматься сексом при осложнённой беременности?» Он ответит: «По обстоятельствам».
Мужчина же источает свет, когда он на плакате про флот воздушный, когда он вздымает пистоль на дуэли, а вокруг снег, когда он отдает приказ рубить вишнёвый сад, когда он в одном сапоге, не способный перейти румынскую границу, ковыляет назад на Родину, когда он заносит топор над известной старухой, когда он достаёт пылающие деньги из печки или же бросает в неё собственные рукописи.
Мужчина, убивающий мужчину, соперничает в силе света и правоты. Только Дракула по-тихому пьёт кровь из своих жертв и ложится спать в гробовую тьму. Вот
Но пока не прокричал петух, в тёмных аллеях бунинские герои священнодействуют. Вот девушка Руся через голову снимает платье, пока зачарованный спутник в лодке держит вёсла и ослепляется наготой. Белый свет тела ярче луны. О нет, это не тот случай, когда вы перепутали дверь и зашли в женское отделение городской бани, где в клубах пара разные формы хороши разве что для рисовальщика с натуры. В этом случае, коллеги, мы имеем дело лишь с лёгким сотрясением мозга, а не с поражением органа зрения, а это уже другой доктор, в другие двери.
Смотрите, а вот человек в клетчатой кепке и красным носом, он авоськой пытается на ковре поймать светлое пятно. У него получается плохо, он суетливо, по-детски всё же подминает под себя луч прожектора и садится на него, чтобы выпить молоко из бутылочки. Но что-то опять идёт не так, и жёлтое пятно смещается в сторону. Звучит лирическая трогательная мелодия. Это знаменитый номер клоуна Олега Попова, из-за которого он получил прозвище «солнечный клоун».
В конце концов Олег Попов «запихивает этот свет» в авоську и уходит вместе с ним за красную штору к слонам, гиенам и тиграм, во тьму цирковых джунглей, чтобы подарить им лучи добра.
Принято считать, что ученье – свет. Поэт Кенжеев говорит, что каждая строчка Пушкина – это одна спасённая человеческая жизнь. Каждая заученная наизусть строчка – это свет силой в один люмен. Старик Альцгеймер боится солнечного света. Больше, больше учите строк наизусть – и тем дальше, дальше от вас злой старик.
Если хочется начать новую жизнь, нужно наготове иметь новые белые носки. Оглянувшись назад и плюнув тёмной слюной на чёрную полосу жизни, нужно зубами разорвать эти две мерзкие нитки, которыми зачем-то всегда один носок пришит к другому, и надеть их.
Далее пройти в комнату невесомым бестелесным существом, стать на луч света, двинуться к подоконнику вверх и проплыть сквозь витраж и далее вверх, над проводами и антеннами, над угрюмо согнутыми головами фонарей, медленно превращаясь в часть света, имея на это полное право от лёгкости, от брошенных долгов и таблеток, отягощающей мелочи в карманах, медленно сливаться с корпускулярно-волновой природой, имеющей скорость 300 тысяч километров в секунду, и еще со всем тем, о чём нам наврал сам Эйнштейн.
Голосовая наука
Я два раза чхнул, преодолевая острое першение в горле. В носу зудело, где-то глубоко в гортани я почувствовал неприятное стеснение. Воздух вдруг показался невыносимо пыльным. Но уже ничего не могло мне помочь, и в эти минуты прямо на сцене клуба, где мы играли концерт, я терял голос из-за острой инфекционно-аллергической реакции. Сначала вокал терял высокие ноты, потом средний диапазон, ещё три минуты, и голос с каждым новым чханием превращался в сип. На этот случай мой верный партнёр по сцене и старинный друг Владимир подхватывал падающее знамя из рук и допевал песню – что впрочем, делал и я, когда он оказывался в подобном несчастии. А ведь это именно несчастье – когда ты теряешь голос, и ещё на глазах у всех.