Сорока на виселице
Шрифт:
На искусственных зверях должны водиться искусственные блохи. Для достоверности. Барсик чесался так, словно на нем они вполне обитали и купание их изрядно разозлило.
– Да, на птиц… – Уистлер тоже почесался. – На птиц и китообразных… На «Дельфте-2» птичий мор начался за несколько дней до запуска актуатора, вымерли все.
С бока пантеры начала сходить шерсть, Уистлер не выдержал и схватил пантеру за заднюю лапу. Барсик успокоился.
– Кстати, вы видели актуатор? – спросил Уистлер.
Мария ответила.
Человек произошел от пугливого доисторического
– Предлагаю назвать их «барсиками», – сказал я.
Глава 10
Другие медведи
– Тысяча восемьсот девяносто шестой, год первого издания. Через пять лет вспышка интереса к биологии в целом и к евгенике в частности. Через десять лет форсирование фармакологических исследований, открытие антибиотиков, рост населения, войны, войны, войны, планетарный кризис, прорыв в области синтеза, создание досветового двигателя…
Кассини. Он сидел за столом, погрузив руки в карманы пиджака, смотрел перед собой. Внешняя стена в конференц-зале оставалась прозрачной, и было видно, как облака, спускающиеся со стороны океана, пытаются продавить горизонт, собираются, наползают, здесь на горизонте всегда облака, иногда смерчи.
– Отрицать его влияние невозможно, и это влияние проверено временем и зафиксировано специалистами. Между тем сама история, в сущности, предельно клиширована: загадочный остров, гениальный антисоциальный ученый с орлиным взором, случайный, но приметливый наблюдатель – этакий закадровый голос совести, социума и рацио одновременно. К моменту сочинения «Острова» литература насчитывала дюжину езд на острова и не меньше одержимых ученых, да не даст мне соврать доктор Франкеншейн. Мосье Верн вообще умудрился поставить этот прием на поток, неоднозначные гении сыпались из него, как из античного рога изобилия. А уж острова разной степени таинственности… Между тем робинзонада как жанр исчерпала себя еще в год выхода непосредственно самого «Робинзона»…
Уистлера не было, Шуйский был в белой рубашке, но без пиджака. Сидели в конференц-зале, разговаривали, насколько я понял, о литературе, неспешно, обстоятельно и со сдержанным удовольствием, как и полагается разговаривать о литературе в наши дни. Штайнер в плохом настроении – то и дело поглядывал на облака, сегодня смерчей нет, и рассеяно гулял пальцами по столу, от края до граненой колбы сифона, от сифона к плетенке с сухарями.
– Скажите честно, знаете ли вы хоть кого-нибудь, кто попадал бы на остров? – спросил Кассини.
Штайнер не удержался, налил из сифона в стакан. Зачем здесь сухари? Ни чайника, ни самовара, вероятно, остались с предыдущего заседания, с вечера здесь заседали синхронисты, грызли сухари и немного хрустальный предел.
– Остров – это метафора. – Штайнер любовался пузырьками газа в стакане. – Попадание на остров есть лишь иносказательное путешествие вглубь себя… в чертоги разума, в омуты души, в горнила духа. Не будем же мы верить в то, что Гуинплен действительно
Штайнер стал пить воду.
– Понятно, что иносказательно на остров попадали практически все. – Кассини смотрел на сифон с сомнением. – Вот хотя бы мы, собравшиеся здесь. Реген для нас – это… ну пусть Ямайка для человека восемнадцатого века, далекие страны, чужие комнаты, сердце тьмы. В сущности, мы сейчас на острове гораздо большем, пропасть, отделяющая нас от дома, чудовищна. Джентльмен на острове мог построить плот из бамбука, сплести из тростника остромордую лодку, набить мешок кокосовыми орехами, привязать себя к пустой бочке, в конце концов, и преодолеть пространство. Но пространство, лежащее перед нами, непреодолимо…
Кассини задумался или затосковал. И Штайнер. Это все облака, я заметил, они производят гнетущее впечатление.
– Экспансия впервые поставила нас в зависимость от орудий, принцип действия которых понимают единицы из сотен тысяч. Я понимаю, как устроен и действует топор, как устроен фрегат, но я не понимаю и никогда не пойму, как работают дифференциальные контуры наших звездолетов! А эти циркачи предлагают нам актуатор! Механизм его действия непонятен большинству даже в примитивном изложении! Что значит объект переменной топологии, погруженный в континуум Ньютона?! Это абракадабра! Как работает актуатор, понятно уже единицам из миллионов! Это практически черная магия!
Я видел сегодня Марию, издалека, в библиотеке. Она бродила меж стеллажей с костяной трубкой и прислушивалась к книгам. Хотя это могло мне и показаться издали, это могла быть не трубка, а пульт, управляющий механическими перрилюсами, неутомимыми борцами с книжной угрозой. Но выглядел как трубка. Мария прислушивалась к звукам битвы, перрилюсы теснили червей, черви не сдавались. Судьба библиотекаря причудлива.
– Я попадал на остров, – сказал вдруг Шуйский. – И безумные ученые там присутствовали. В какой-то мере…
Уистлера сегодня не видел.
– Не поделитесь? – попросил Кассини. – Что-то подсказывает мне – наш друг-акробат, как водится, опоздает, так что нам надо занять время. Будем играть в «псину» и травить байки, как в «Кентерберийских рассказах».
– Сухари у нас есть, – заметил Штайнер. – Немного не хватает чумы.
Чума в «Декамероне», вспомнил я.
И еще много где.
– Чудесно! «Рассказ об одном попавшем на остров и пятерых отравившихся шампиньонами»! – объявил Кассини. – Чума у нас тоже есть, не обольщайтесь, Штайнер…
Штайнер допил воду. Я взял сухарь. Твердый, с изюмом, посыпанный сахаром, как я люблю.
– Как хорошо было раньше, – сказал Штайнер. – Чума, геноцид, вымирание – милые, понятные забавы прошлого. Не то что сейчас… Я до сих пор не могу понять – по плечу ли нам то, к чему мы приступили…
– Оставь сомнения, всяк сюда входящий! – продекламировал Кассини. – Штайнер, соберитесь! Если Большое Жюри увидит вас в таком неуверенном состоянии, оно с перепугу выпишет нашему юному престидижитатору карт-бланш! Выпейте, наконец, еще стакан газировки!