Сорока на виселице
Шрифт:
Еще буссоль. На семнадцатой станции на полке над моим рабочим местом стояла буссоль.
– Каждая эпоха начинается с океана, который должен быть преодолен, и вот мы снова на берегу. Но в этот раз построить каравеллу не получается, и не получится привязать себя к бочке… мне кажется, я говорил про бочку, впрочем, ничего удивительного, мы же на Регене, мы в потоке, все двоится, троится, умножается…
Он замолчал, стал разглядывать руки, они все руки рассматривают, возможно, это из-за полярного дня. Я не удержался, посмотрел на руки и неожиданно обнаружил мозоли. За несколько дней здесь я успел приобрести
Кассини разглядывал ладони, ему что-то не нравилось.
– Я лучше пойду, – сказал Кассини. – Я же шел… В лабораторию, а вы меня перехватили… К энергетикам, у них сложности… Я пойду.
Кассини поднялся из-за стола, слегка поклонился, направился к выходу в холл.
– А тебе не показалось странным, – спросила Мария, – что в развалинах мы нашли… эти записи?
– Здесь везде встречаются какие-то записи… Мы окружены мыслями умерших людей, миллионами их мыслей, не странно ли…
– Иногда это пугает меня, – призналась Мария. – И я пытаюсь проверить…
Кассини неожиданно вернулся, торопливо приблизился, остановился рядом с нами, хрипло дыша, навис над столом.
– Вы верите в поток Юнга? – спросил он.
Кассини сегодня явно не в себе.
– Уистлер рассматривает вариант, что потока Юнга пока еще нет, – ответил я. – Что ему лишь предстоит возникнуть. Образоваться из корпускул пламенеющих смыслов и слов.
Нервы.
– Синхронная физика – самая передовая наука, изучает то, чего еще нет, – быстро проговорил Кассини. – Этой шутке довольно много лет, а я сейчас не о шутках, какие там корпускулы…
– Половина наук изучает то, чего нет, – тут же ответила Мария. – Например, математика.
– Математика, к сожалению, существует, – ответил печальный Кассини. – А знаете, Мария, я слегка передумал, в этой тетради определенно что-то есть, я ознакомлюсь. Во всяком случае, это весело… Я слегка устал.
Вена на его лбу свернулась в выпуклый завиток, щеки впали, Кассини похудел.
– Вы понимаете, что происходит? – вдруг жалобно спросил он.
Мария промолчала, а меня он явно не спрашивал.
– Я понимаю… я думал, что избавился от этого проклятья, но нет, оно во мне… оно вокруг, везде, жертвы принесенные, жертвы назначенные…
Кассини потрогал лоб.
– Это ведь болезнь. – Кассини тер лоб. – Утонченная разновидность безумия. Я хотел забыть это, но… мне напоминают. Я уже отступал… И я не в том возрасте, чтобы отступать вновь… поздно… да и некуда отступать.
Я не особо понимал, о чем они, и произнес самое глупое, что можно было произнести:
– Мария, скоро ты запишешься в синхронные физики. Будь осторожна, из этих песков нет возврата.
– Я все же пойду…
Но не уходил, надеялся, что мы его остановим, никто не может уйти, все чего-то ждут.
– Синхронная физика – солнечное пятно среди серого войлока повседневности… – неуверенно сказала Мария. – Свет. Надежда. Разряд молнии.
Войлок – прекрасный материал, теплый, надежный, первые корабли, долетевшие до Марса, были утеплены войлоком. Чтобы свалять войлок, нужны сильные пальцы.
– Свет, это да… Ньютон весьма осторожно… я бы сказал, с опаской подходил к вопросам, связанным со светом. В частности, со скоростью
– Если есть скорость света, то есть и скорость тьмы, – предположил я.
Кассини заглянул в мою кружку, поморщился.
– Красиво, – кивнул он. – И, в сущности, близко к истине. Опасные материи, знаете ли, мой надежный друг… Если скорость света конечна, то возникает закономерный вопрос – кто назначил ей предел? И зачем? Если бы скорость света была беспредельна, то Вселенная купалась бы в световом потоке, был бы только свет и свет, ни смерти, ни зла, ни скрежета зубовного. Почему после «Да будет свет» свет стал не повсеместно? Возможна ли жизнь во Вселенной, где скорость света бесконечна? Точно ли Бог создал мир, в котором свет ограничен? И где мы, собственно, находимся? Сами понимаете, от таких размышлений до ереси меньше шага, да они и есть ересь, триста лет до великого оптика за такие мысли сжигали на кострах целыми кварталами…
Мария задумалась, я задумался. Хорошо здесь.
– Алан Сойер понимал это как никто, – прищурился Кассини. – Вы, наверное, знаете, как была открыта механика подпространственного перехода?
Здесь хорошо, отсюда никто не может уйти.
– Да, конечно, – сказала Мария. – Это знают все.
Путешествие, четвертая кругосветка, и в этот раз Сойер отклонился к югу. «Ада» шла вдоль побережья Чили, до мыса Горн оставалось меньше суток, западный ветер становился сильнее с каждой милей, и был уже слышен великий южный рев. Айсберг, «Ада» приблизилась, ледяная гора пришла в движение, едва не накрыла яхту, секунда, не дольше секунды. Почему-то с Сойером такие истории случались чаще, чем с остальными. Или он умел видеть то, чего не замечали другие.
Я не помнил эту историю, или забыл, или мне рассказывали ее иначе, или это была другая история, я подумал, что все истории открытий напоминают друг друга. Тупик. Удар молнии. Озарение. Молния. Тупик. Правила общие, подлинно великие открытия совершаются вдруг.
– Изящное решение, тут нечего возразить. – Кассини оставил мою кружку. – Я всегда завидовал – просто, необыкновенно просто, но увидеть может только прирожденный гений… Но не это важно, нет! Гораздо важнее другое…
Кассини принялся расхаживать от стола до барной стойки и обратно.
– Ведь механика гиперпрыжка – это искусство опрокидывания айсберга, по сути, в механике этой нет ничего экстраординарного, это работа с равновесием, рычаг, с помощью которого Архимед грозился сдвинуть Землю. При опрокидывании никакого настоящего превышения скорости света не происходит, на что прямо указывает отсутствие релятивистских парадоксов…
– А барьер Хойла? – перебила Мария.
– А что барьер? Барьер – одно из побочных явлений опрокидывания, не более. Это поверхность, граница стихий, воды и воздуха, при пересечении ее со льда смывает налипшие птичьи перья, помет и рыбьи кости, это закономерно… и абсолютно неинтересно. Технология гиперпрыжка – это не прорыв, это необычайно ловкий фокус, таким фокусам человечество за время своего существования обучилось превосходно, очередной из способов проглотить шпагу, их, кстати, десятки… И Сойер это прекрасно понимал. Понимал и хотел большего! Его не устраивал вызов по плечу, он хотел… настоящего!