Сорока на виселице
Шрифт:
– Я могу помочь с воском, – сказал я.
– И как же?
Уистлер все еще пытался раздавить колбу.
– Пойдем.
Уистлер поднял несколько самолетов, сложил пополам, спрятал в карманы комбинезона.
– Ну пойдем. Но лучше побыстрее… Где ты хочешь найти воск?
Я направился к выходу из лаборатории, Уистлер догнал.
– Если встретим Штайнера, скажем ему, что ищем Барсика. Барсик опять сбежал, а мы его опять ищем.
– С чего ты решил, что мы его встретим? И ты хотел с ним поговорить…
– Я хочу с ним поговорить… но не сейчас. Скажем, что ищем Барсика,
Уистлер остановился.
– Погоди…
Уистлер выглянул в коридор.
Он стоял и смотрел, направо смотрел.
– Зеленое… опять…
– Что?
– Барсик опять… так где взять воск?
Мы оставили оптическую лабораторию, спустились в низкий холл, покинули здание Института и двинулись к кораблю. Он, как всегда, висел над землей, и в свете набирающих пурпур облаков сам светился пурпурным, сверху. Не полет.
– Похоже…
– Что?
Шагали медленно.
– Ты когда-нибудь бывал на Порт-Филлипе?
– Нет…
– Там такие же облака, поразительное совпадение, как такое может быть… Поразительные совпадения преследуют меня с детства, поэтому я занялся синхронной физикой.
Уистлер рассуждал, глядя на облака.
– Если представить, что Совет даст разрешение на проведение опытов, если допустить… Скажем так, пусть in silico… я ведь думал про это, поразительное совпадение… Задать требуемые параметры несложно, это умели давно, зато раскрывается широкий… нет, широчайший простор для моделирования!
Это не очень-то гуманно.
Мы приближались к кораблю.
– Ян, ты же умеешь задавать вопросы… Прелюбопытное, кстати, качество, ты всегда умел задавать вопросы? В детстве ты любил задавать вопросы?
– Я не помню. Мы часто дрались с братом, я раздражал его…
– Как его зовут?! Почему дрались?!
Уистлер остановился и схватил меня за руку.
– Я интересовался рыбами, а он тоже стал ими заниматься, хотя ему было все равно, а я любил рыб…
– Кассини, Шуйский и Шнайдер! – воскликнул Уистлер. – Они же…
Уистлер перешел на шепот:
– Они в высшей степени подозрительны! Разве такое бывает в жизни? Ты встречаешь человека, а он тебе рассказывает про каких-то медведей… Зачем мне знать про медведей?!
Уистлер двинулся дальше. Мы вошли в тень «Тощего дрозда», стало чуть холоднее.
– Или вот взять барьер Хойла, Ян, тебя никогда не смущал барьер Хойла?
– При чем тут барьер…
– Зачем после каждого вектора проводятся когнитивные тесты? Да, ты сейчас расскажешь про ангиопатию и тому подобное, аневризмы, разрастание турецкого седла… но это, в сущности, маскировка известного факта – с каждым вектором когнитивные способности снижаются. Чем шире ойкумена, тем глупее люди! Вселенная для дураков… Блаженные нищие, им все достанется… как там еще… И все-таки его ирония неистощима…
– Кого?
– Великого корзинщика, так, кажется… Кстати, это весьма изящно объясняет парадокс Ферми – блаженны и слабоумны, браво, браво… Синхронная физика создала очередную проблему… Сойер… он ведь мог это предвидеть, мог…
Уистлер покачал головой.
– Что предвидеть?
– Вот! – Уистлер указал пальцем в сторону горизонта. – Барьер
Уистлер болезненно засмеялся.
– Может, так и надо? – спросил я. – Может, он настолько чужой…
– Да, да, не ad astra, но ad dementia…
С севера поднимались облака, ветер настойчиво ставил их друг на друга, они набирали тяжесть, влагу, облака меняли цвет, наливались синевой, когда заходящее солнце коснется земли, облака окрасятся пурпуром, вокруг станет пурпур.
– Куда мы идем? – спросил Уистлер.
– Вероятно, в будущее, – ответил я.
– Нет, ты не понял… Сейчас мы куда?
Я запрыгнул на грузовую аппарель.
– Поразительно, как это похоже на Порт-Филлип…
Трюм «Тощего дрозда» оставался в темноте, свет был вокруг нас, я шагал уверенно в свете. Вдоль боксов с книгами, вдоль боксов с приборами, к правому борту, мимо боксов с эталонами для репликаторов, мы пробирались через трюм, Уистлер молчал, иногда звал Барсика, останавливался, вслушиваясь в тишину.
Я отметил изменения, произошедшие в трюме, – странные устройства, предназначенные для нужд синхронных физиков, исчезли – ни шипастых серебристых елок, ни решетчатых башенок, ни спиралей, на их местах располагались предметы не менее необычные – изувеченные строительные роботы, гигантские металлические вентили, оплавленные и разорваные, острые обломки скал в человеческий рост. Балласт, догадался я. Полезная нагрузка постепенно извлекается из трюмов, и ее место занимает балласт. При расчете вектора для прыжка должна учитываться масса смещаемого объекта, изменение массы на плече вектора – это дополнительные вычисления, это время, и снова дополнительные вычисления, бесконечное внесение поправок, поэтому для возвращения проще забить трюмы камнями и металлом.
Мы обогнули балласт и вышли к прочному корпусу. Здесь тоже располагались боксы, тысячи боксов в несколько ярусов, двинулись вдоль них по направлению к носу.
– В чем-то ты прав, – говорил Уистлер. – Как ни странно, но до сих пор нет ни одного сколь-нибудь вразумительного осмысления универсума, хотя в библиотеках философии пространства отведены целые секции. Наши философы ожидаемо ошибаются с методом, они не смотрят в небо восхищенными глазами Аристотеля, они описывают ойкумену в узлах и футах, языком пьянчужки-лоцмана, может, в этом просчет? Может…
– Здесь, – я остановился.
Боксы. Стандартные. Я снял крышку ближайшего.
– Это пчелы? – растерянно спросил Уистлер. – Зачем… тут пчелы?
– Думаю, Реген готовят к колонизации. Пчелы всегда первые, насколько я знаю…
– Ты, наверное, прав…
Пчелы оставались неподвижны, Уистлер погрузил ладонь в рамки, в черную блестящую массу.
– Интересные ощущения… – сказал Уистлер.
Он извлек руку, на ладони осталась пчела, прицепилась. Живая, вяло шевелила лапками.