Сорока на виселице
Шрифт:
– Я думаю про это два дня, – сообщил Уистлер. – Думаю, хожу по коридорам… Странные вещи…
Ночь Уистлер провел со сканером плотности. Уистлер ходил по коридорам Института, производил измерения и составлял карту. Никаких аномалий, инерционное поле вокруг Объема оставалось равномерным и стабильным, ни всплесков, ни каверн. Инерционное поле не могло воздействовать на бумажные самолеты, во всяком случае, напрямую. Как шарик не мог задерживаться в бутылке, путешествовать в ее стеклянных внутренностях.
Черная бутылка захватила мысли
Первым делом он подумал о спирали. Шарик, пройдя сквозь горлышко, попадает в желоб и начинает путь по спирали, опускаясь на дно постепенно. Но спираль не могла объяснить задержку при переворачивании бутылки.
Тогда кривизна. В бутылке расположен миниатюрный генератор, искривляющий матрицу пространства, в результате чего внутренний объем гораздо, неизмеримо больше внешних размеров. Шарик, попадая в бутылку, преодолевает огромные расстояния, фактически бутылка бездонна. Только вот устройств, способных искривлять пространство насколько глубоко, придумано не было. И кому бы пришло в голову размещать такое устройство в бутылке?
Портативный репликатор.
Технически не невозможно, но зачем размещать репликатор в бутылке? В чем смысл? Шарик попадает в рабочую камеру, разбирается на молекулы, при переворачивании бутылки шарик монтируется обратно. Этим можно объяснить исчезновение стрелокрылки – репликатор разобрал ее, однако собрать обратно не смог… Зачем? Зачем конструировать подобную вещь?
Инвентарь фокусника. Не настоящего престидижитатора, мага старой школы из бродячей труппы, а любителя, скорее всего, мальчишки, придумавшего подобное устройство, чтобы удивить родителей, позабавить друзей.
Несколько раз он порывался бутылку разбить. И каждый раз останавливался. Это было бы поражением. Признанием невозможности познать неведомое. Отступлением. Он ставил бутылку на весы и опускал в нее шарик. Он подвешивал бутылку на леску и опускал в нее шарик. Однажды он вернулся домой и обнаружил, что бутылка исчезла.
– Тогда я винил отца, – сказал Уистлер. – Отец, беспокоясь за мое состояние, потихоньку спрятал бутылку, убрал ее с глаз долой, так я подумал… Смешно, да? Я ночью про бутылку вспоминал, когда пытался измерить инерционное поле. А утром…
Утром Уистлер спустился в лабораторию аэродинамики, проверил, влияет ли текст на полет. После этого Уистлер переместился в лабораторию гравитации. Четыре часа он взвешивал вырванные из книг страницы, пытаясь определить – есть ли разница в весе между признанными шедеврами и обычными книгами, и выяснил, что произведения высокого искусства по весу не отличаются от энциклопедий и справочников.
– И откуда взялась эта бутылка? – спросил я.
Может, стоило попробовать налить в нее воды?
– Ее сделал мой учитель, – ответил Уистлер. – Это единственное разумное объяснение. Сделал и подложил на моем пути. Чтобы пробудить мысль… вероятно, о неоднородности пространства. Все остальные объяснения невозможны… маловероятны… нет, невозможны.
–
Уистлер улыбнулся.
– Есть несколько вариантов, но, полагаю, учитель выбрал самый изящный… Разумеется, никаких пространственных искривлений внутри посуды не помещалось, но поскольку до этого мы работали с топологией сфер, я, само собой, начал думать про одномерные структуры и прочую бесконечность… Классический поворот не туда… Сейчас я практически уверен в том, что внутри находилась смола. Линза из полимерной смолы, учитель растянул ее в бутылке. Шарик попадал в смолу и увязал в ней, отчего казалось, что бутылка бездонна. Стоило перевернуть ее донышком вверх, шарик начинал медленно высвобождаться от смолы. Вот и все.
История про бездонную бутылку мне понравилась. Я вот никогда не находил ничего интересного. Наверное, из-за того, что никогда Землю не покидал. А на самой Земле все найдено уже давно.
– Так что вот этому… – Уистлер обвел рукой лабораторию. – Наверняка есть простое и разумное объяснение… и мы не можем увидеть его в силу… в детстве я не мог и подумать про смолу, а между тем это самое элементарное…
– А стрелорылка? – спросил я.
– Стрелокрылка?
– Которая залезла в бутылку?
– А… Вероятно, она выбралась ночью… скорее всего. А сейчас я не могу понять вот это!
Уистлер энергично запустил самолетик.
– Штайнер! Давно пора поговорить с ним…
Уистлер сжал кулаки. Самолетик упал.
– Это надо изучать! – Уистлер принялся нервно ходить по лаборатории. – Изучать! Это интереснейшее явление, а я не могу, я вынужден… Почему никто не летит к нам…
Уистлер усмехнулся.
– Никто не может прилететь, – он вырвал лист из подвернувшейся книги. – Потому что ничего не летает…
Он стал складывать из бумаги очередной самолет.
– Но ховеры летают, – возразил я.
– В том-то и дело, что нет! – Уистлер смял самолет, отбросил в сторону. – Ховер не летает, он прыгает, принцип совершенно иной, никакого полета, исключительно пульсация. Кстати, ховеры изначально назывались джамперами, их и красили в зеленый, как лягушек… Потом постепенно закрепилось другое название, хотя никаким парением и не пахнет, прыг-скок, прыг-скок. Так что ховеры не показатель, они не летают.
Уистлер вырвал из книги лист, но складывать его в самолет не стал, скомкал и бросил на пол. И снова лист, снова скомкал.
– И что ты думаешь? – я указал на кучи смятой бумаги. – Как это объяснить?
– Я не знаю… Надо проверить, локальный ли это феномен или отмечается в других местах… Как комары, это интересно…
Уистлер открыл грузовой бокс, достал несколько воздушных шариков, подошел к газовым баллонам.
– Возможно, это проявление Регена… сугубо планетарное… Допустим, резонирующие пустоты… Но почему они влияют исключительно на бумагу? Вот, взгляни, я покажу…