Сотая бусина

Саринова Елена

– Бабушка, что значит, 'неповторимыми'?
– заворожено прошептала я.

– Что значит?.. Значит, любить не хрустальный образ, созданный собственным желанием, и готовый рассыпаться от малейшей в нем трещинки, а реальную женщину со всеми нашими достоинствами и недостатками. Значит, не подстраивать свою любимую под себя, а сделать так, чтобы она сама менялась ради вашей любви... Ты меня понимаешь?

– Стараюсь...

– Старается она, - снисходительно улыбнулась бабушка, а потом, поднесла ладонь ко лбу.
– Что-то голова к вечеру разболелась... к непогоде... Я попробую объяснить иначе... Если твой избранник, Анастэйс, требует от тебя: 'Иди за мной, измени себя

ради меня', то это ни что иное, как эгоистичное стремление добиться желанного за счет другого. А, если он ради тебя остается рядом и меняясь, меняет тем самым тебя, то тогда оно того стоит.

– Что 'того стоит'?

– Назвать ваше чувство настоящей любовью или волшебством, в которое верят даже всемогущие аланты... Есть одна старая сказка про глупого эльфа и лимонное дерево. Хотя, в других источниках там фигурирует гном. Но, это не важно, по крайней мере, для магов. Так вот, он посадил лимонный росток в пещере, недалеко от входа, защитив тем самым от снега и холодного ветра. Ухаживал за ним, но, когда дереву не стало хватать света, чтобы начать плодоносить, стал каждый день по одному обрывать с него листья. В конце концов, дерево постепенно засохло прямо на корню. Хотя, выход был очевидным, но, этот... глупец о нем даже не подумал.

– И какой же был выход? Засунуть солнце в пещеру или пересадить дерево наружу?

– Нет, детка. И то и другое для него одинаково губительно, даже в сказке. Надо было просто взять в руки кирку и расширить вход, чтобы дереву стало светлее, и оно подарило своему 'недалекому' садовнику желанные сочные плоды.

– А-а-а... А вот теперь я, кажется, поняла.

– Еще бы, - засмеялась бабушка и склонилась над моей подушкой.
– Ведь ты у нас такая мудрая... Спокойной ночи, детка, - поцеловала она меня в горячую от впечатлений щеку.
– Но, завтра обязательно займемся с тобой левитацией...

На завтра левитацией мы так и не занялись, но я, вопреки традиции, факту этому совсем не обрадовалась - бабушка слегла в постель. С ней и раньше такое случалось, возраст, все-таки. Но, сейчас, что-то уж больно серьезно слегла, со всей ответственностью, как говорит отец. Мама не отходила от нее все утро, пасмурное сегодня и ветреное. Точно, непогода, будь она неладна. А ближе к полудню спровадила меня, как обычно, к отцу с обеденной корзинкой. Послонявшись на обратном пути по пустынным улицам, я вскоре вернулась домой и застала бабушку спящей, а потом и у меня появились дела. Ну, не то чтобы дела, а так, занятие - чтение заданной к завтрашнему понедельнику новеллы про нравственные поиски некой жутко унылой дамы. А кто ж в хорошем настроении станет размышлять на тему: 'Что есть добро, как не обратная сторона зла?' Вот уж не думала, что белое с другой стороны должно быть обязательно черным. Да и совсем я с ней не согласна, потому что мир наш - он весь разноцветный и разнопахучий... Так, что ли и написать в своих выводах?..

К вечеру бабушке стало хуже и я, со страхом ловя каждый взгляд мамы, снующей без конца то за очередным лекарем, то за свежими примочками, несколько часов просидела под дверью в бабушкину комнату, боясь туда войти. В конце концов, мама не выдержала и, сочувственно на меня посмотрев, вздохнула:

– Настён, у меня к тебе просьба - сбегай-ка ты к отцу с моей записочкой. Очень надо.

– Хорошо, - тут же подорвалась я с места, и сама готовая хоть чем-то от, вдруг нахлынувшей тоски отвлечься.

Ветер, прямо за закрывшейся дверью хамовато взмахнул моей кружевной юбкой и, вполне ощутимо толкнул с крыльца прямо на тротуар. Да так и преследовал всю дорогу, то забегая с боков, то до слез

заглядывая в глаза. Так мы с ним и добежали прямо до древней башни, торчавшей на фоне хмуро нависшего неба особенно впечатляюще. Отец ни мне, ни записке даже не удивился, занятый исключительно своими заботами, то ли подкручивая половые держатели на массивной часовой конструкции, толи еще раз их проверяя, будто готовясь в плавание прямо на своей каменной достопримечательности. Я же и здесь нашла себе тихий уголок и вполоборота развернулась к боковому узкому оконцу, из которого было видно море Радуг, покрытое сегодня рябью, как крупной чешуей. А еще был виден кусок порта с сиротливо оголенными мачтами кораблей, качающихся и, я уверена, скрипящих под порывами такого сильного ветра. Только мне отсюда скрип этот слышен не был... Зато я услышала сильный хлопок, раздавшийся у самого моего уха и заставивший нервно подскочить на стуле.

– Ставня на окне, - напряженно улыбнулся замерший отец.
– От ветра. Ты ее закрепи снаружи, чтоб больше так не стучала.

– Ага... Пап, а что в записке то было?

– В записке?.. Да так, список покупок по дороге домой. Ты ведь мне поможешь, а то я обязательно что-нибудь... забуду?

И по тому, как он это сказал, я осознала, впервые в своей жизни, что родители тоже могут врать своим детям:

– Конечно, помогу... Значит, вместе домой и пойдем, - выдохнула, криво улыбнувшись в ответ, а потом вновь отвернулась к морю, чтобы отец не заметил лжи и в моих глазах.
– Ой, ставня же...

Под нами, на улице, через скверик от башни, было по-прежнему безлюдно, если не считать скучающей торговки семечками, да старика с книжным лотком. По мостовой, прибиваясь к их ногам, летали листья магнолии и другой мелкий мусор. Ветер, для усиления эффекта сменивший свое направление, стал заметно холоднее и своим влажным дыханием напомнил мне сейчас зимнюю слякотную пору. С одной лишь разницей...Бедовой разницей.

– Папа... Папа!!!
– к сожалению, мы оба знали, что это такое, когда в городе, вдруг, начинают выть все собаки.
– Землетрясение?

В следующую секунду Тайриль, как колпаком, накрыла тишина и я, в этой приговорной тишине, скорее не услышала, а почувствовала тихое шипение со стороны порта. Развернулась, едва не вывалившись из окна, да так и застыла в немом ужасе, глядя на линию горизонта, куда сейчас, пеной облизывая оголяющийся донный песок уходит море... И тут башню нашу тряхнуло в первый раз. Сначала не сильно, будто пытаясь привести своих обитателей в чувства. Дощатый пол заскрипел, заставив в голове моей мелькнуть еще одному сравнению с кораблем и, словно сам испугавшись своего старческого истеричного голоса затих. А мы так и остались с отцом, разделенные часовой громадой друг напротив друга... И вот тогда нас тряхнуло уже по настоящему.

Я руками уцепилась за стены по обе стороны от окна, вместе с ними, полом, часами на креплениях и пытающимся добраться до меня отцом, начав медленно, но неотвратимо заваливаться на бок. Потом, сообразив, чем все неминуемо закончится, развернулась лицом к улице и увидела, как под нами кривой черной раной, раскрывается земля. И мы не плывем туда, в эту бездну, на своей башне-корабле, а падаем. За моей спиной с громким треском, не выдержали такие же древние, как и все вокруг, половые доски и любимая отцовская махина со скрежетом двинулась на меня. Я, в последнем, отчаянном порыве, забралась на высокий подоконник, больно приложившись об него коленкой и... прыгнула... Куда?.. Это было уже не важно, но мне тогда показалось, что уж лучше в этот свой первый и последний полет отправиться одной... совершенно осознанно и самостоятельно...