Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Смоленский Борис Моисеевич

574. МОЯ КЛЯТВА

Я — партии сын, и Отчизна мне мать, В бою я не буду назад отступать, А если погибну в жестоком бою, Скажите словами народу: Он честно, достойно отдал жизнь свою В сраженье с врагом за свободу. Ноябрь 1942

ПРИЛОЖЕНИЕ

АРОН КОПШТЕЙН

Арон Иосифович Копштейн родился в 1915 году в Очакове. Отец его учительствовал в начальной школе, потом служил ночным сторожем. В 1920 году он умер от голода. В том же году умерла от сыпного тифа мать. Оставшийся сиротою мальчик был принят в детдом. Живя в детдоме, Арон Копштейн окончил семилетку и поступил на завод учеником калильщика. Одно из первых стихотворений Копштейна было опубликовано в заводской многотиражке. В 1933 году А. Копштейн выпустил первую книгу стихов «Хотим, стремимся, можем» на украинском языке. С тех пор книги поэта выходили почти ежегодно. В 1934 году появился сборник «Разговор», в 1936 году — «Улица Щорса», в 1937

году — «Источник», в 1938 году — «Государство солнца» и первый сборник стихов на русском языке «Радостный берег». Копштейн нередко сам переводил свои стихи на русский язык.

Стремление продолжать учебу привело Копштейна в 1939 году в Москву, в Литературный институт. Но в мирные студенческие будни врезалось зловещее слово «война». Арон Копштейн вместе со сверстниками Николаем Отрадой, Сергеем Наровчатым, Иваном Бауковым, Михаилом Лукониным и другими отправился добровольцем на финский фронт…

Он погиб, спасая раненого друга, 4 марта 1940 года на Суо-Ярви, Петрозаводского направления.

Посмертно в Киеве в 1941 году издали седьмую книгу Копштейна — «Синее море».

В 1956 году в Москве был выпущен сборник стихотворений А. Копштейна, переведенных на русский язык.

575. ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ГОД

1

Падает тень бомбовоза На черную землю крестом. Всадники скачут. Пыль пролетает степная.

2

У самого Черного моря раскинулся город Херсон. Детство мое, улица Насыпная. Что я запомнил? Серую воду Днепра. Взрывы снарядов, плач сумасшедшей старухи. Кровь на прибрежном песке. Хриплые крики «ура». Сырость подвала, матери теплые руки. Над городом хмурым сдвигаются тучи и гром, На расстояньи годов кажутся тучи стальными. Так начинается память о детстве моем. Тяжко топочут солдаты. Дети бегут за ними. Так начинается память о детстве моем. Глупое сердце мое сжимается острой бедой. Остроконечная каска, штык за плечом, Фляга, налитая нашей днепровской водой. Как тяжело восходить раненой алой заре! Звезды на штык напоролись. В небе снарядная копоть. Стража на Рейне! Зачем ты стоишь на Днепре? Стража на Рейне!.. Тучи, ветер и топот.

3

Память моя, Посмотри не глазами ребят, Память моя, отчетливей будь и огромней. Вот говорит солдат, Слушает тоже солдат. — Товарищ, но что я запомню? Ночи слепые, Четкий, холодный расстрел На рассвете, Погрузку пшеницы в вагоны. (Молнии в небе — сверканье невиданных стрел, С запада — туч эшелоны, По крыше стучит однообразно вода, Только и слышишь, что капли бегут да бегут…) Вот говорит солдат, Слушает тоже солдат. — Товарищ, и я не могу! Наши штыки заржавели — хоть чисть, хоть не чисть — От крови горячей. И сердце, ты слышишь, устало. Я не могу! Товарищ, ведь я металлист, Я не убийца, Я знаю повадку металла. Может быть, завтра семью расстреляют мою… Я не могу, мой товарищ, Ты слышишь, ты слышишь — довольно! Зачем мы, как тучи, проходим в солнечном этом краю?.. (В казарме — казенная полночь. Солдаты заснули — сто десять голов Однообразных — Стриженых, бритых, квадратных.) Слышишь — Сгущается шепот. Уже не услышишь слов. Медленно слушает ратник. Солдаты спокойно лежат — к голове голова. Шепчут они. Генерал не услышит слова.

4

И вот в приднепровский город приходят красноармейцы — Наши простые ребята в порванных сапогах. И нам показалось: Солнцу скажешь: «Засмейся!» — И ляжет улыбка на сыпучих песках. Красноармейцы ушли. С ними пошел мой брат. Товарищи провожали, мама желала счастья. Красноармеец Копштейн не возвратился назад. (Что ж, я недаром служил на Дальнем Востоке в мехчасти.) Яков, мой брат, ты в Варшавском уезде зарыт, В польской земле, в неоплаканной братской могиле. Яков, мой брат, Твое тихое имя звенит В сердце моем, в поступи нашей и силе. Ты лежал не в гробу, Ты без гроба лежал на земле, На зеленой земле ты лежал и смотрел на сумятицу облак. Вот я вырос, и детство мое видится

в пасмурной мгле, Но забыть не могу этот дальний негаснущий облик. Я присягаю тебе, Яков, убитый мой брат, Сердцем моим и стихом, пулеметом моим и мотором, Что никогда не пройдет немецкий солдат, Что никогда не пройдет японский солдат Над нашей рекой, По нашим горячим просторам!

576. ОККУПАЦИЯ

Мне снилось детство — мой печальный дом, Колючий куст, заглохший водоем. Мне снилась родина. И тиф сыпной Шел по Волохинской и Насыпной. Мне долго снилась горькая вода. Солдаты пели: «Горе — не беда». И шли по улице. И версты шли. Тяжелые. Покорные. В пыли. Я помню эту улицу. По ней Вели усталых, выцветших коней. Мне снились заморозки на заре И полночь, душная, как лазарет. Еще я видел желтые листы. И ты мне снилась. Ты мне снилась. Ты. Всю ночь чадили свечи, и всю ночь Тебе хотел я чем-нибудь помочь. Но ты спала, подушку обхватив, И жег тебя горячкой черный тиф. Как я забуду этот бред и зной, Немецких офицеров за стеной. Был вечер. Ночь. И умирала мать. Зачем я должен детство вспоминать?

577. ОСЕНЬ

Почему такое, я не знаю, Только ночь медлительней у нас. Падает звезда, почти сквозная, Возле глаз твоих, смущенных глаз. Звезды залетают за ресницы И не возвращаются назад… Ты уснула, что тебе приснится: Теплый вечер, ранний листопад? Что приснится? Утра воркованье В поволоке сада голубой? Сердце в легком плавает тумане, Словно льдинка вешнею водой! Первым инеем покрыты зданья. Даль седая заворожена. Яблони пустеют. Мирозданье Всё поет у твоего окна. Осень вновь приходит знаться с нами Дождиком неверным и плащом, Листопадом, звездопадом, снами О весне недавней. Чем еще?

578. САД

Деревья к самой речке забрели. Одно из них, согнув большое тело, В воде плескалось, словно захотело Увериться, что льдины все прошли. Уже трава в степи зазеленела, Подснежники в ложбинах отцвели, Прислушиваясь к шорохам земли, Садовник вышел в сад, от яблонь белый. В цветении предчувствуя плоды, Дыша ночной прохладою воды, Шли рыбаки на речку с неводами. Веселая весенняя пора, Безлистый сад на берегу Днепра, Я всей душою породнился с вами.

579. ОКТАВЫ

1

Я привыкал к звучанью слов, каких Ни в русской нет, ни в украинской речи. Я шел на рынок, в гущу толп людских, Где жар в крови, где говор так сердечен. Грузинского не зная, в этот миг Я слушал всех, я так тянулся к встречам! Зной полыхал. Мальчишки, торжествуя, Здесь продавали воду ледяную.

2

Но одиночество владело мной, Была причина личного порядка: Одно письмо. Оно — всему виной, О нем и нынче вспоминать не сладко. Везли крестьяне, несмотря на зной, Всё, что дала им небольшая грядка. Я пробирался сквозь толкучку — пусть Язык друзей развеет эту грусть.

3

Любой из нас к сравнениям привык. Мы ищем сходства и примет особых В предметах, поначалу неживых, Как некий горец в праздник Шаироба, Что ищет рифму для стихов своих. Волнуясь, бормоча и глядя в оба, Он простирает кисти смуглых рук, Всё ожиданьем полнится вокруг.

4

Но затрепещет рифма. И тоска Отхлынет. Напряжение исчезнет. Из жарких уст былого бедняка Польется удивительная песня. Трава растет — сладка или горька — На склонах горных между скал отвесных. Долиною ночною, голубою По Грузии пройдем вдвоем с тобою.