Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Смоленский Борис Моисеевич

521. ПОБУДКА

В шесть еще не светает. Окно Темнотою лесною полно. Мир спокойствием напоен, И так сладостен утренний сон, Но я знаю, что в этот час Там, в Полтаве, побудка у вас И горнист, как ты говорил, «Зачинает зарю до зари». Ты встаешь, как пружина тугой, Ты бежишь и становишься в строй, И я вижу — равняется взвод,— Головы твоей поворот. Стынет темная полоса. Чуть: поблескивают пояса. Молодых чапаевцев строй Нерушимой стоит стеной. И я тоже встаю, как ты, Без волненья и суеты, И колодезная вода Обжигает иглами льда. Выхожу в полутьме на крыльцо, Иней падает на лицо, И высокая, как всегда, Улыбается мне звезда. Может быть, в этот миг и ты Замечаешь огонь звезды… Но устав строевой не прост, И,

пожалуй, тебе не до звезд. Впрочем, нет: у тебя всегда Пламенеет на шлеме звезда. Я бегу через темный бор, Выбегаю на косогор, Под ногою скрипят снега, И немного скользит нога. И мне кажется — в этом лесу Я депешу тебе несу, И мне верится — в этот миг Ты услышишь условный крик. Как бы ни был мой путь далек, Я доставлю депешу в срок. Ведь земля под нами одна (Ничего, что она холодна), Ведь над нами небо одно (Ничего, что оно темно). Скоро встанет рассвет голубой Над тобою и надо мной. Мы с тобою в одном строю, Нам сражаться в одном бою, И равняемся мы на ходу На одну и ту же звезду. Значит, незачем мне тужить, Значит, стоит дышать и жить. …………………………… Я бегу по замерзшей тропе С теплой думою о тебе. Декабрь 1939 Переделкино

522. НЕНАЙДЕННОМУ АДРЕСАТУ

Писать тебе. Писать всю ночь. И знать, Что голос мой тебе не очень нужен, Что день твой мал и до минут загружен И некогда тебе стихи мои читать. И все-таки писать. И думать — вероятно, Ты переехал, ты уже не там, И дом не тот, и улица не та, И мой конверт ко мне придет обратно, И буду почерк свой в тоске не узнавать, И, запинаясь, ставить знаки препинанья, И буквы обводить, и плакать от сознанья, Что не найду тебя. И все-таки опять Весь день, всю ночь — пускай бесцельно это — Я не могу с тобой не говорить, Как не могу не думать и не жить, Как не могу не ожидать ответа Всегда, всю жизнь, не в силах променять Ни на какие сытые забавы Голодное, но радостное право Мечтать, надеяться и безнадежно ждать. Истлеет лист. Умрут слова и даты. Но звезды, замыслы и бытие само Останутся, как вечное письмо Тебе, ненайденному адресату. Декабрь 1939

523. ПРИЕЗД

Состав, задыхаясь, под арку влетит, Навстречу рванутся и окна, и гомон, И холод, и хохот. И кто-то навзрыд Заплачет. И всё это будет знакомо, Как в детстве, в горячке. Ведь так на роду Написано мне по старинной примете — И то, что тебя я опять не найду, И то, что меня ты опять не встретишь. И лица. И спины. И яркий перрон. И кто-то толкает меня. Громогласен Гудок паровозный. И это не сон, Что нету тебя. И приезд мой напрасен. Клубясь и вращаясь, прокатит вокзал, Сверкание залов и темь коридоров. И площадь пуста. И фонарь, как запал, Мигнет, поджигая покинутый город. И площадь взлетит, как граната, гремя, И хлынут осколки разорванных улиц. …Кто-то с панели поднимет меня И спросит заботливо: «Вы не споткнулись?» Февраль 1940 Москва

524. ДЕТЯМ

Всё резче графика у глаз, Всё гуще проседи мазня, А дочь моя не родилась, И нету сына у меня. И голос нежности моей Жужжит томительно и зло, Как шмель в оконное стекло В июльской духоте ночей. И в темноте, проснувшись вдруг, Всей грудью чувствовать — вот тут — Затылка невесомый пух И детских пальцев теплоту… А утром — настежь! — окна в сад! И слушать в гомоне ветвей Невыдуманных мной детей Всамделишные голоса. Июль 1940 Москва

525. ПОЭЗИЯ

(Из цикла «Стихи о завтрашних стихах»)

Пусть я стою, как прачка над лоханью, В пару, в поту до первых петухов. Я слышу близкое и страстное дыханье Еще не напечатанных стихов. Поэзия — везде. Она торчит углами В цехах, в блокнотах, на клочках газет — Немеркнущее сдержанное пламя, Готовое рвануться и зажечь, Как молния, разящая до грома. Я верю силе трудовой руки, Что запретит декретом Совнаркома Писать о родине бездарные стихи. 1940

526. Я ЖИВУ

Я живу без тебя, В неуютной квартире, Среди шумных соседей и облупленных стен, Я одна в этом плохо проветренном мире. Это быт. Это дом. А похоже на плен. Я

взбираюсь под утро на подоконник, Прижимаюсь к стеклу и царапаю мел. Я старею — от слез, от свирепых бессонниц, От неконченых писем, стихов и новелл. Это трудно. Но всё это — только снится. Мир совсем не такой, если снять мишуру, Если вспомнить пронзенные солнцем ресницы. Ты со мной. Ты во мне. Я с тобой говорю. Ты меня не ругаешь за отсутствие пудры, За немодное платье, за мечты о тебе… Ты меня понимаешь, спокойный и мудрый (Не такой, как в Полтаве, а как был на Лабе), Улыбаются умные, добрые губы, Светло-русая прядь закрывает висок. Я тебя называю: «Аэро, любый…» Ты меня — полушепотом: «Еленок…» И становится мир и просторным и светлым. Ты мне волосы гладишь. Не во сне. Наяву. Мы стоим над обрывом. От холодного ветра Ты меня защищаешь. Потому я живу. 15 января 1941 Ростов-Дон

527. ПОДАРОК

Человек… Беспредельно влюбленный В далекие горизонты… В туманные ночи и свежие утра, В росистые травы и нежные цветы, Во все моря света и облака, В молнии, громы и горячие споры, В стихи и краски всех радуг, В хорошие книги и в свою работу… В. Марчихин.

Дарю тебе весь этот мир: Кипенье смрадное асфальта, Ручьев бегущее контральто И в небе ласточек пунктир. И тучи цвета молока, И трепетание мембраны, И шеи динозавров — краны, Взнесенные под облака. В акациях прозрачных сквер, Овал младенческих коленей, И напечатанные тени На желто-розовом песке. И корректуры первых книг, И первые раскаты грома, И первородный женский крик Из окон ближнего роддома… Бери его! Он твой — весь мир! Клубок из боли и блаженства. Но будь к нему непримирим — Владей, корчуй и совершенствуй! Июнь 1941

528. ПИСЬМО ДЕВУШКИ-ДОНОРА

Прости, не знаю, как тебя зовут, Мой друг далекий, раненый боец. Пишу тебе от множества сердец, Что в лад с тобою бьются и живут. Ты видишь? Вся огромная страна Склонилась, как заботливая мать; Чтобы тебя от смерти отстоять, Ни днем, ни ночью не уснет она. Ты слышишь? Весь бесчисленный народ Единой грудью за тебя встает, Чтоб сделать наши нивы и луга Могилой для проклятого врага… Мой друг далекий, ты меня прости, Коль нужных слов я не смогла найти, — Ты кровь пролил за родину в бою… Мой кровный брат, прими же кровь мою! 1941

529. ДВА ПИСЬМА

Оно должно меня найти… Быть может, после долгих странствий Меж полевых почтовых станций, Не раз теряясь по пути, — Оно должно меня найти…  …………………………… Оно совсем не будет нежным, В нем будет очень мало слов: «Я жив, как видишь, и здоров, Тружусь на линии прилежно. Моя „эрэрушка“ со мной, Она мне служит безотказно… Прости, письмо мое бессвязно, Хотя писал его связной». Я напишу тебе ответ, И он совсем не будет нежным: «Живу. Работаю прилежно, А времени для грусти нет. Моя уверенность со мной, Она мне служит безотказно. Прости, письмо мое бессвязно. Вернись с победою домой!..» …………………………… Оно должно тебя найти Меж полевых почтовых станций. Быть может, после долгих странствий, Не раз теряясь по пути, — Оно должно тебя найти… 1941

530. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Жди меня, и я вернусь, Только очень жди… К. Симонов

Это будет, я знаю… Нескоро, быть может, — Ты войдешь бородатый, сутулый, иной. Твои добрые губы станут суше и строже, Опаленные временем и войной. Но улыбка останется. Так иль иначе, Я пойму — это ты. Не в стихах, не во сне. Я рванусь, подбегу. И наверно, заплачу, Как когда-то, уткнувшись в сырую шинель… Ты поднимешь мне голову. Скажешь: «Здравствуй…» Непривычной рукой по щеке проведешь. Я ослепну от слез, от ресниц и от счастья. Это будет нескоро. Но ты — придешь. 1941