Современная жрица Изиды
Шрифт:
Около двухъ мсяцевъ, до самой минуты отъзда Е. П. Блаватской изъ Парижа въ Лондонъ, я бывалъ у нея почти ежедневно, подолгу и въ различные часы дня — и никогда не видалъ ровно ничего, хоть сколько-нибудь напоминающаго эту блестящую картину. Реклама «Matin», напечатанная, какъ я слышалъ, стараніями дюшессы де-Помаръ (я этого, однако, не утверждаю за неимніемъ документальнаго доказательства) оказалась не стоившей уплаченныхъ за нее денегъ — она совсмъ не обратила на себя вниманія, какъ и многія ей подобныя. Въ то время парижскіе «интеллигентные классы» еще довольствовались своимъ, такъ сказать, оффиціальнымъ, правительствующимъ матеріализмомъ. Люди, явно или тайно остававшіеся врными католической церкви, конечно,
Это были первые дни и шаги нео-буддизма въ Европ, и ничто еще не показывало, что онъ представляетъ собою явленіе, съ которымъ въ скоромъ времени, можетъ быть, придется считаться. Вокругъ Блаватской группировалось всего нсколько человкъ, старавшихся, и надо сказать — довольно безуспшно, приводить къ ней своихъ знакомыхъ. Не только никто къ ней не «льнулъ» и не «напрашивался»; но она даже сильно смущалась черезчуръ медленнымъ ходомъ дла.
Когда я имлъ жестокость разъ-другой коснуться этого больного мста, она вся багровла и становилась ужасной въ своемъ черномъ балахон «`a la magicienne noire».
— Дурачье! — разражалась она, — совсмъ погрязли въ своемъ матеріализм и барахтаются въ немъ какъ свиньи! Ну, да пождите, все же, въ конц концовъ, прохватитъ ихъ моя теософія!..
Посл того времени я прожилъ еще два года въ Париж и мн пришлось боле или мене хорошо познакомиться почти со всми лицами, бывавшими у Блаватской. Такъ какъ о нихъ будетъ упоминаться въ дальнйшемъ разсказ, то я здсь перечислю ихъ всхъ и покончу съ выпиской, сдланной мною изъ «Русскаго Обозрнія».
Въ дом улицы Notre Dame des Champs, вмст съ Еленой Петровной жили: 1) «Полковникъ» Олкоттъ, 2) Джёджъ (онъ очень скоро ухалъ въ Индію), 3) Могини, 4) Бертрамъ Китли и 5) слуга Бабула.
6) Уже извстная дюшесса де-Помаръ, о которой больше нечего распространяться.
7) Секретарь «парижскаго теософическаго общества» — m-me Емилія де-Морсье, племянница извстнаго швейцарскаго философа и теолога Эрнеста Навиля. Тогда это была сорокалтняя дама, высокая и очень полная, рано поблекшая блондинка, сохранявшая однако слды большой красоты. Сначала, при первыхъ встрчахъ, мы почему-то почувствовали другъ къ другу антипатію; но затмъ, уже по отъзд Блаватской, мало-по-малу сблизились и до сихъ поръ я считаю эту благородную, умную и талантливую женщину, а также ея мужа и семью, въ числ искреннихъ моихъ друзей.
Madame де-Морсье хорошая музыкантша и первоклассная пвица. Она въ юности мечтала объ артистической карьер и, еслибы мечтамъ ея суждено было осуществиться, она была бы теперь большой знаменитостью. Но крпкіе какъ камень швейцарскихъ горъ семейные предразсудки лишили ее возможности посвятить себя искусству. Это большое горе ея жизни. Богато одаренная отъ природы, она не могла примириться съ сренькой долей хозяйки дома разорившагося дворянина. Она отдалась литератур, а главнымъ образомъ — благотворительной дятельности. Вчно занятая своими тюрьмами, госпиталями и пріютами, она въ то же время всегда много читала и писала, интересовалась и увлекалась многимъ — и всюду вносила свою энергію, свой блестящій умъ, недюжинныя познанія и даръ настоящаго, прирожденнаго оратора.
Неудовлетворенная сухостью протестантскаго сектантства, въ которомъ родилась и была воспитана, чуждавшаяся папизма и хорошо знакомая съ различными злоупотребленіями воинствующаго католицизма, — она подумала, что можетъ найти удовлетвореніе
M-me де-Морсье получила отъ «madame» дружеское посланіе и засохшіе лепестки розы — «оккультный» даръ и, такъ сказать, благословеніе махатмы Кутъ-Хуми интересной прозелитк. Когда Блаватская пріхала въ Парижъ — m-me де-Морсье, со своимъ «талисманомъ» — розовыми лепестками у сердца, конечно, явилась на первомъ план и сдлалась самымъ дятельнымъ и огнедышущимъ членомъ «теософическаго общества». Это она оказалась истиннымъ главою и душою «общества» въ роли его секретаря, это она была настоящимъ авторомъ теософическихъ брошюръ, издававшихся подъ видомъ произведеній дюшессы де-Помаръ лэди Кэтниссъ.
Но отличительная черта этой женщины — глубокая искренность и неподкупная правдивость, а потому, когда черезъ два года она стала свидтельницей и получила неопровержимыя доказательства «теософическихъ обмановъ» и многаго еще другаго, — она ни на минуту не поколебалась признать себя введенной въ заблужденіе и одураченной. Она серьезно заболла отъ потрясенія; но твердой рукою сожгла свой талисманъ — розу Кутъ-Хуми, полнйшее мое неуваженіе къ которой въ предъидущее время служило даже черной кошкой, пробгавшей между нами.
Я и m-me де-Морсье были самыми частыми постителями квартиры въ улиц Notre Dame des Champs и ближайшими людьми къ ея хозяйк, что легко будетъ доказать хоть бы только собственноручными письмами къ намъ Е. П. Блаватской.
Въ статьяхъ, печатавшихся тогда г-жей Желиховской въ «Новороссійскомъ Телеграф» и «Одесскомъ Встник» (іюнь и іюль 1884 года) и случайно впослдствіи мн попавшихся, о насъ громко говорится и даже, къ моему изумленію, незнакомый еще съ «авторской манерой» г-жи Желиховской, — я нашелъ въ нихъ такія вещи, о которыхъ не имлъ ни малйшаго понятія [2] .
2
На основаніи этихъ статей, и съ указаніями на нихъ, я до сихъ поръ получаю, время отъ времени, письма изъ разныхъ мстъ Россіи и отъ разныхъ неизвстныхъ мн лицъ, гд меня просятъ, убждаютъ, а то такъ и требуютъ, чтобы я подробно писалъ о Блаватской, ея ученіи и ея чудесахъ, какъ близкій ей человкъ и свидтель, по заявленію г-жи Желиховской. Я или молчалъ на эти письма, или кратко отвчалъ, что все, что я видлъ, было бы дйствительно чудесно, кабы тамъ не было обмана. Настоящимъ разсказомъ я вполн удовлетворю любознательность моихъ корреспондентовъ.
Между тмъ въ своихъ теперешнихъ статьяхъ о Е. П. Блаватской и въ своей пропаганд новаго «чистаго и высокаго ученія», г-жа Желиховская ни однимъ звукомъ не заикается обо мн и m-me де-Морсье, какъ будто насъ совсмъ даже не было или будто наши отношенія къ ея покойной сестр и близкія сношенія съ нею ей совсмъ неизвстны. Причина такого умалчиванія понятна и на ней, полагаю, нечего останавливаться. Но все-таки какъ же было не сообразить, что черезчуръ фантастическое освщеніе многихъ фактовъ заставитъ меня, а если понадобится, то и не одного меня, представить и свое личное свидтельство съ приложеніемъ «оправдательныхъ документовъ». Конечно, здсь былъ разсчетъ на человческую слабость, на ложный стыдъ признанія въ своемъ, хоть и мимолетномъ, увлеченіи тмъ, что оказалось самымъ грубымъ и разсчитаннымъ на слпую доврчивость обманомъ; но дло слишкомъ серьезно, и жалкое малодушіе ложнаго стыда тутъ не можетъ имть мста.