Современная жрица Изиды

Соловьев Всеволод Сергеевич

Олкоттъ благоговйно завернулъ его опять въ платокъ и затмъ показалъ мн еще одну диковинку — очень странный и довольно красивый рисунокъ, сдланной акварелью и золотой краской. При этомъ я получилъ объясненіе, что «madame» положила руку на чистый листъ бумаги, потерла его немного — и вдругъ самъ собою образовался этотъ рисунокъ.

Когда Блаватская окончила свою корреспонденцію и мы съ ней бесдовали въ пріемной, она очень живо спросила меня, показалъ ли мн «полковникъ» шарфъ махатмы и рисунокъ?

— Да, показалъ.

— Не правда ли, это интересно?

— Нисколько! — отвтилъ я, — и слдовало бы

посовтовать Олкотту не показывать здсь этихъ предметовъ, особенно мужчинамъ. Для него самого и шарфъ, который онъ получилъ изъ рукъ «исчезнувшаго» на его глазахъ существа, и рисунокъ, при «исключительномъ» произведеніи котораго онъ присутствовалъ — имютъ громадное значеніе. Но для посторонняго человка, все равно вритъ онъ или не вритъ въ «возможность» такихъ вещей — разв это доказательство? Я гляжу — и для меня это только шарфъ, только рисунокъ. Вы скажете, что Олкоттъ не заслуживаетъ недоврія; но я вамъ отвчу, что въ длахъ подобнаго рода человкъ, кто бы онъ ни былъ, не иметъ права разсчитывать на довріе къ себ и обижаться недовріемъ, — иначе это будетъ большой съ его стороны наивностью, очень для него вредной.

Блаватская усмхнулась.

— Не вс такіе «подозрители», какъ вы, — сказала она, — а впрочемъ я благодарю васъ за совтъ и приму его къ свднію. Да, вы правы, мы въ Европ, въ Париж, а не въ Индіи… Тамъ люди не встрчаютъ почтеннаго, искренняго человка съ мыслью: «а вдь ты, молъ, обманщикъ и меня надуваешь!» Ахъ вы подозритель, подозритель! ну а скажите, коли сами, своими глазами, увидите что-либо подобное, — тогда-то поврите?

— Глазамъ своимъ я, конечно, поврю, если они будутъ совсмъ открыты.

— Ждите, можетъ быть не долго вамъ ждать придется.

— Только этого и желаю.

Мы разстались.

* * *

Я сидлъ за спшной работой, когда мн принесли записку Блаватской, гд говорилось о томъ, что пріхали дв ея родственницы, желаютъ со мною поскоре познакомиться, и она проситъ меня пріхать немедля. Окончивъ работу, я похалъ. Елена Петровна была въ такомъ радостномъ, счастливомъ настроеніи духа, что на нее было пріятно и въ то же время грустно смотрть. Она совершенно преобразилась; отъ «madame» и «H. P. B.» ровно ничего не осталось, — теперь это была сердечная женщина, измученная долгими далекими странствованіями, всевозможными приключеніями; длами и непріятностями — и, посл многихъ лтъ, увидвшаяся съ близкими родными, окунувшаяся въ незабвенную и вчно милую атмосферу родины и семейныхъ воспоминаній.

Пока мы были съ ней вдвоемъ, она говорила мн только о своихъ дорогихъ гостяхъ, изъ которыхъ одну я назову г-жей X. (иксъ), а другую г-жей Y. (игрекъ). Особенно дружна была Елена Петровна со старшей изъ этихъ дамъ, г-жей X., двицей уже почти шестидесяти лтъ, возведенной ею въ званіе «почетнаго члена теософическаго общества» и бывшей тогда «президенткой N. N. втви».

— Вотъ вамъ самое лучшее, живое доказательство, — говорила Елена Петровна, — что въ дятельности теософическаго общества нтъ и не можетъ быть ровно ничего, могущаго смутить совсть христіанина! X.- самая рьяная и строгая христіанка, даже со всякими предразсудками, а она почетный членъ нашъ и президентка въ N. N.

— Да разв въ N. N. есть теософическое общество?

— Значитъ есть, вотъ такое же, какъ и здсь, въ зародыш, но оно разовьется [7] .

Съ

г-жею Y., пожилой вдовой, Елена Петровна, какъ я заключилъ изъ первыхъ же словъ и какъ потомъ убдился, была дружна гораздо меньше, относилась къ ней нсколько покровительственно, сверху внизъ. Она не удостоила ее «почетнымъ» дипломомъ, а лишь дипломомъ «дйствительнаго члена теософическаго общества». Но и ея прізду она была очень рада. Дамы привезли съ собой чернаго хлба, икры и т. д., и бдная «посланница махатмъ» совсмъ по-дтски умилялась всмъ этимъ.

7

Не имю никакого понятія о томъ, развилось ли оно или уже не существуетъ. Скоро посл того г-жа X. передала свое президентство нкоему г. Ц., а сама осталась лишь почетнымъ членомъ главнаго индійскаго общества (soci'et'e m`ere d'Adyar).

Вошла г-жа Y. Ея «простота въ обхожденіи» сразу же поставила насъ на короткую ногу и тогда мн понравилась.

— Такъ значитъ и вы… того… теософъ… notre «fr`ere!» — смясь обратилась она ко мн и стала показывать пальцами т таинственные знаки, которымъ Могини обучалъ меня при моемъ «посвященіи».

Я, тоже смясь, хотлъ отвтить соотвтствующими знаками: но убдился, что путаю, что забылъ ихъ связь между собою и постепенность.

— Елена Петровна, что жъ теперь мн длать? я позабылъ вашъ m^ot de passe-подскажите! — обратился я къ Блаватской.

— И чего вы все сметесь!.. вотъ теперь вамъ и пара явилась, — весело отозвалась Елена Петровна. — А m^ot de passe, его я вамъ уступаю — это дйствительно вздоръ, придуманный для малыхъ ребятъ — индусовъ, которыхъ все это тшитъ… Коли забыли, такъ и вспоминать нечего, не сто#итъ.

Дверь въ комнату, гд прежде помщался Могини и куда я спасался отъ Маріи Стюартъ, скрипнула — и передо мной оказалась президентка N. N. теософическаго общества, почетный членъ всемірнаго братства, — г-жа X. Вся вншность этой престарлой, но весьма бодрой и подвижной особы, была настолько оригинальна, что не могла не обратить на себя моего вниманія.

Сначала г-жа X. смотрла букой; но затмъ разговорилась мало-по-малу и наконецъ пришла даже въ возбужденное состояніе. Дло въ томъ, что не задолго передъ тмъ она лишилась близкаго родственника, горячо, по ея словамъ, любимаго ею. Эта смерть представлялась ей величайшей несправедливостью, возмущала ее и доводила до негодованія. Хотя Блаватская и рекомендовала мн ее въ качеств убжденной христіанки; но, подъ вліяніемъ смерти родственника, ея вра пошатнулась и ничего примиряющаго и утшительнаго не могла подсказать ей.

Я сталъ говорить ей все, что только можно говорить въ подобныхъ обстоятельствахъ, и конечно, ничего особеннаго въ моихъ словахъ не было. Это же самое она могла услышать отъ всякаго, кто захотлъ бы искренно отнестись къ ея горю и стать на христіанскую точку зрнія. Какъ же я былъ удивленъ, когда она, выслушавъ меня, вдругъ схватила и стала крпко жать мн руку.

— Благодарю васъ, благодарю васъ! — какимъ-то особеннымъ голосомъ повторяла она. — Никто не могъ мн сказать ничего такого! Вы меня убдили, теперь я все понимаю. Я успокоилась. Благодарю васъ!