Современная жрица Изиды
Шрифт:
25) Пожилая двица, русская фрейлина А. (фамилія этой особы начинается не съ этой буквы; но такъ какъ она тщательно скрывала свои faits et gestes и въ журналахъ «Лондонскаго общества для психическихъ изслдованій» обозначена такимъ именно образомъ, — я, вовсе не желая быть ей непріятнымъ, называю ее А.) Г-жа А. была въ то время пріятельницей m-me де-Морсье и опять таки черезъ нее заинтересовалась «теософическимъ обществомъ». Она была постоянно окружена всякаго рода «феноменами» и чудесами; удивительные разсказы ея о томъ, что на каждомъ шагу случалось съ нею — могли довести до головокруженія. Она не жила въ Россіи, имла квартиру въ Париж, но постоянно исчезала невдомо куда и вообще была поглощена какими-то крайне сложными и запутанными своими длами. О ней мн придется не разъ
26) Русскій князь У. (теперь, какъ я слышалъ, умершій). Я нсколько зналъ его, такъ какъ года за два передъ тмъ А. Н. Майковъ привезъ его ко мн въ домъ на литературный вечеръ. Онъ былъ у Е. П. Блаватской одинъ разъ и потомъ я видлъ его на торжественномъ conf'erence' въ дом m-me де-Барро.
27) Русскій генералъ-маіоръ К., бывшій также одинъ разъ у Е. П. Блаватской и затмъ на conf'erence'.
Былъ ли сдланъ этими двумя господами членскій взносъ и числятся ли они въ спискахъ «общества» — я не знаю.
28) Русская дама съ иностранной фамиліей, г-жа Г., изъ Одессы, знакомая родственниковъ Елены Петровны. Она являлась со своимъ сыномъ, несчастнымъ горбатымъ мальчикомъ — и больше мн ршительно нечего о ней прибавить.
Затмъ остаются дв русскія дамы, родственницы Е. П. Блаватской, и — я. Это все. Тридцать одинъ человкъ, ну скажемъ — тридцать пять, на случай, еслибъ я забылъ кого-нибудь изъ совсмъ ужь вообще, или въ то время, невидныхъ, безъ рчей.
Нкоторыя изъ этихъ лицъ, какъ показано выше, только мелькнули и исчезли. Другіе же были привлечены главнымъ образомъ m-me де-Морсье. Въ такомъ вид является дйствительная картина парижскаго «теософическаго общества» лтомъ 1884 года. Это былъ очень небольшой дамскій кружокъ — и ничего боле.
Еслибы кто-нибудь былъ еще, кого я не зналъ и не видалъ, Елена Петровна, подзадориваемая моими замчаніями о томъ, что дло идетъ черезчуръ вяло, непремнно говорила бы со мною о неизвстныхъ мн лицахъ, указывала бы на нихъ, и притомъ эти лица непремнно, ея стараніями, появились бы на conf'erences'ахъ, крайняя малолюдность которыхъ совершенно удручала основательницу «теософическаго общества».
Гд же эти «массы», «осаждавшія» тогда Елену Петровну, какъ увряетъ г-жа Желиховская?? Гд это «множество французовъ легитимистовъ и имперіалистовъ», которое къ ней «льнуло»?? Гд эти «очень многіе ученые, доктора, профессора, психіатры, магнетизеры, прізжіе со всхъ странъ свта и мстные»?? Гд «множество русскихъ мужчинъ и дамъ, усиленно напрашивавшихся въ дружбу и въ послдователи ученія»??
Вдь должна же быть, наконецъ, какая-нибудь разница между писаніемъ «повсти для легкаго чтенія» и писаніемъ «біографическаго очерка» женщины, которую называютъ «всемірной знаменитостью», возбужденное ею движеніе — «міровымъ явленіемъ», а «чистымъ и высокимъ ученіемъ» которой соблазняютъ русское общество!!
И это лишь первые цвточки, — впереди много крупныхъ ягодъ различнаго и самаго неожиданнаго сорта.
V
Объ этомъ первомъ собраніи теософовъ, на которое я похалъ въ сопровожденіи Могини и Китли, распространяться не стану, такъ какъ оно не ознаменовалось ровно ничмъ интереснымъ въ «теософическомъ» или «оккультномъ» смысл. Для меня оно имло значеніе лишь въ томъ отношеніи, что я познакомился съ m-me де Барро, m-me де Морсье, фрейлиной А., докторомъ Комбре, Оливье, Тюрманномъ и «старичкомъ» Эветтомъ. Кром этихъ лицъ никого не было. Мы размстились въ просторной столовой вокругъ обденнаго стола, покрытаго клеенкой, причемъ предсдательскія мста заняли, конечно, «дюшесса» и Елена Петровна.
Разговоръ велся безпорядочный, переходилъ съ предмета на предметъ и ни на чемъ не останавливался. Вдругъ раздался крикливый и пискливый голосъ. Это заговорилъ Тюрманнъ, пожилой, прилизанный лысый человкъ съ огненно-красными щеками и носомъ, испещренными синими жилками. Заговоривъ — онъ уже очевидно не могъ остановиться и слушалъ самъ себя все съ возраставшимъ наслажденіемъ. Онъ толковалъ о мартинизм, о своемъ «philosophe inconnu», о Сведенборг, о спиритизм; но понять, зачмъ онъ все это говорилъ —
Блаватская отдувалась, курила папиросу за папиросой и, очевидно не слушая, поводила во вс стороны своими огромными свтлыми глазами. Наконецъ m-me де Морсье перебила оратора и ршительно сказала, что надо немедленно выработать программу занятій и конферансовъ. Она выразила, отъ лица французскихъ теософовъ, желаніе, чтобы «полковникъ» Олкоттъ и Могини прежде всего преподали парижской втви теософическаго общества истинное познаніе двухъ главнйшихъ ученій «эзотеризма» — о «Карм» и «Нирван», причемъ брала на себя трудъ записывать ихъ слова и затмъ переводить по-французски. Блаватская дала на это свое полное согласіе, а Могини улыбался и прикладывалъ руку къ сердцу. Черезъ нсколько минутъ все было кончено, изъ-за стола встали и начались «приватные» разговоры.
Когда я, черезъ два дня, появился въ квартир улицы Notre Dame des Champs, Елена Петровна, выйдя ко мн, объявила:
— Олкоттъ пріхалъ! вы его сейчасъ увидите.
И я увидлъ «полковника», врнаго спутника и сотрудника Блаватской, президента теософическаго общества. Его вншность произвела на меня сразу очень хорошее впечатлніе. Человкъ уже конечно за пятьдесятъ лтъ, средняго роста, плотный и широкій; но не толстый — онъ, по своей энергичности и живости движеній, казался далеко не старикомъ и являлъ вс признаки большой силы и крпкаго здоровья. Лицо его было красиво и пріятно, большая лысина шла къ этому лицу, обрамленному великолпной, совершенно серебряной бородою. Онъ носилъ очки, нсколько скрывая за ними единственный недостатокъ своей наружности, являвшійся однако настоящей «ложкой дегтю въ бочк съ медомъ». Дло въ томъ, что одинъ глазъ его оказывался крайне непослушнымъ и то и дло бгалъ во вс стороны, иногда съ изумительной и весьма непріятной быстротою. Пока этотъ непослушный глазъ оставался спокойнымъ — передъ вами былъ красивый, пріятный, добродушный, хотя и не особенно умный человкъ, подкупающій своей вншностью и внушающій къ себ довріе. Но вотъ что-то дернулось, глазъ сорвался съ мста, забгалъ подозрительно, плутовато — и довріе сразу исчезнетъ.
Олкоттъ уже получилъ, очевидно, отъ «madame» подробныя инструкціи относительно меня, а потому съ первыхъ же словъ выказалъ мн большую любезность и вниманіе. Онъ очень сносно говорилъ по-французски и, когда Елена Петровна ушла къ себ писать письма, повелъ меня въ свою комнату, предложилъ мн одинъ изъ трехъ находившихся въ ней стульевъ, самъ слъ на другой и началъ бесду о «феноменахъ» и махатмахъ. Подробно разсказалъ онъ мн, какъ къ нему являлся «хозяинъ» «madame», махатма Mopia (и онъ, и Блаватская, и «челы» почему-то всегда избгали, говоря объ этомъ махатм, произносить его имя и обозначали его или словомъ «ma^itre» или просто буквою М); но являлся не въ своемъ матеріальномъ тл, а въ тл тончайшемъ (en corps astral) [6] .
6
Г. Бессакъ, передавая о такомъ же разсказ ему Олкотта, говоритъ въ «Revue de l'histoire des religions» («La nouvelle th'eosophie», par J. Baissac), что это былъ, повидимому, махатма Кутъ-Хуми. Не знаю изъ чего онъ вывелъ это заключеніе; мн же Олкоттъ говорилъ именно о явленіи «хозяина» madame, т. е. махатмы Моріа.
— Почему же вы уврены, что это былъ дйствительно онъ, а не ваша субъективная галлюцинація? — спросилъ я.
— Потому что онъ мн оставилъ неопровержимое доказательство своего присутствія — онъ, передъ тмъ какъ исчезнуть, снялъ со своей головы тюрбанъ… вотъ.
— При этихъ словахъ «полковникъ» развернулъ передо мною шелковый платокъ, вынулъ изъ него индійскій, изъ какой-то легкой матеріи, шарфъ и подалъ мн.
Я посмотрлъ, потрогалъ — шарфъ какъ шарфъ, совсмъ матеріальный, не призрачный.