Современные болгарские повести
Шрифт:
Солнце уже заходило за вековой лес, вокруг воцарилась глубокая тишина и спокойствие. В дрожащих лучах заката на тропинке со стороны леса показались старики из «Букингемского дворца». Они шли не торопясь, рядом, а их корзины были переполнены лекарственными травами. Травы благоухали, горький аромат полыни смешивался с резким запахом мяты, по листьям ползала пчела; старики шли и несли травы, которые продлевают жизнь, которые исцеляют болезни, травы, которые обеспечивают долгую жизнь и спокойную старость.
— Соседи! — засмеялся Крумов. — Опять тащат травы…
Он покрутился еще немного
Крумов ночевал на даче с тех пор, как сюда привезли бур; он ночевал на даче, чтобы не пострадало каким-нибудь образом его имущество, чтоб; эти трое чего-нибудь не украли; кто их знает, унесут — и ищи ветра в поле; да и бульдозерист — не подарок, целыми днями распевает песни на бульдозере… Бешеные деньги заколачивает этот парень…
Крумов оставил сетку, которую прилаживал на окно со стороны улицы, и вошел в дом.
— Дай-ка проверю, — сказал он самому себе. — А то навалено все в комнатах…
Он переходил из комнаты в комнату, смотрел, проверял, окидывал наметанным глазом сразу всю комнату, ощупывал взглядом вещь за вещью, замечал паутину на потолке, каждую трещинку в углу, каждую царапину на паркете… Фаянсовые плитки лежали пачками, нераспакованные, старательно перевязанные проволокой, бумага была прочная, из пакетов ничего не вытаскивали; он быстро пересчитал пачки — все правильно… Пересчитал и муфты, колена в полтора дюйма, трубы, взвесил опытным взглядом паклю; он приготовил все, только бы пошла вода…
Скрип бура во дворе прекратился; трое мужчин устало сидели на теплых ступеньках веранды и курили. Солнце давно уже скрылось за вековым лесом, и между деревьев начинал прокрадываться мрак…
Крумов бросил последний взгляд на свое имущество и дважды повернул ключ в двери. Проверил, запер ли он и другие комнаты, потрогал пальцем штукатурку, она была еще влажная; подумал, что и черепицу нужно переложить, он был недоволен тем, как сделали крышу; дожди здесь затяжные, льют всю осень… Он осторожно обошел стекла для окон, приставленные к стене, и вышел во двор к рабочим.
Стоял теплый, спокойный вечер, в саду пели цикады, дядя Ламбо зажег свет, а Сашко молча нанизывал на почерневший шампур кусочки мяса, затем дольку помидора, стручок перца, кружок лука, потом опять мясо… Антон отправился на соседний участок с пугалом, чтобы набрать еще помидоров. Ванка принес анисовку из собственных запасов, и она пошла по кругу. В какой-то момент Крумов расчувствовался, зашел в дом, вынес оттуда бастурму и порезал ее тонкими, прозрачными ломтиками…
Они ужинали, а потом продолжали пить анисовку, пили медленно, маленькими глотками, анисовка приятно обжигала рот и расслабляла усталые пальцы… Над лесом повисла ясная круглая луна.
— Светит, — сказал Крумов, — излучает энергию. Просто так, впустую.
— По ней люди ходят, — откликнулся дядя Ламбо. — Добираются до нее по воздуху и ходят. Потом возвращаются на Землю. Мы сейчас здесь сидим, а там, где светлее всего, возможно, ходит человек.
— Это только отсюда кажется, что светло, — заметил Антон. — А там кто его знает… В этих жутких пространствах… Не позавидуешь ему, если он там…
— Не позавидуешь, — согласился дядя Ламбо, — только вот я думаю, что мы сидим
— Если что-нибудь случится, — сказал Ванка, — какая-нибудь неисправность, он там и останется, наверху.
— В газете писали, что распродали пол-Луны, — сообщил Крумов. — Участками.
— А ты что не купишь себе участок наверху? — предложил ему Антон. — Позовешь нас искать воду. Запустим бур.
— Ну! — сказал Крумов. — У меня есть участок здесь, на Земле. На Луне мне не нужно. Лучше синица в руке, чем…
Сашко рассеянно слушал их разговор и думал, что Таня опять не приехала, вообще не приезжала на этой неделе, он не мог сообразить, когда видел ее в последний раз. Ему припомнились их последние разговоры, в ее словах была горькая правда, он не мог ни в чем ее упрекнуть, но в то же время чувствовал, что из их отношений что-то уходит, какая-то тень встает между ними и расстояние, их разделяющее, все увеличивается; вот и сейчас он застрял здесь, в этом лесу, далеко от нее… Неожиданно ему захотелось встать и отправиться в город — а там будь что будет…
— Человек должен по земле ходить, — говорил в это время Крумов. — Воздух не для него, он не должен слишком много летать, на это есть птицы.
«Только бы поскорее прошли эти дни, — думал Сашко, — и наступила бы осень, сентябрь, и чтобы мы с Таней поехали на море…»
Там, в прозрачном воздухе и в зеленой воде, все кажется яснее и чище; они останутся одни, вдвоем, будут бродить по пляжу и узким улочкам, будут заходить в маленькие ресторанчики, где подают свежую рыбу и вино в глиняных стаканах; и в лучах осеннего солнца тень исчезнет, растает, и они останутся вдвоем, как было раньше, и все будет как раньше, просто и ясно.
Он взглянул на светлую луну, о которой продолжали говорить его товарищи и Крумов, и снова вернулся к Таниным словам.
«Она права, — подумал Сашко. — Может быть, права по отношению к себе, может быть — и к нам обоим… Скорее бы наступал сентябрь…»
От деревьев повеяло прохладой, воздух стал резким; они посидели еще немного у костра, от которого остались лишь тлеющие искорки и белый пепел, и пошли спать.
Они очень устали в этот день и поэтому сразу же заснули, заснули крепким сном.
Ночь, ночь спустилась над дачной зоной, над садами и деревьями, кругом тихо, темно, только в комнате Крумова горит свет; Крумов беспокойно ходит, что-то подсчитывает, о чем-то думает, что-то чертит…
Потом свет гаснет и у него, засыпает и Крумов и неспокойно ворочается во сне.
В широких ветвях деревьев царило спокойствие, и если листья начинали шелестеть, то причиной тому были птицы, которые перепархивали с ветки на ветку, а не ветер. В августе в здешних местах редко дул ветер, особенно в начале месяца; жара нависла над лесом и над зеленоватыми скалами, на которых застыли молодые ящерицы, и над зарослями ежевики, и над дачной зоной с ее красными крышами, недостроенными этажами и начатыми фундаментами, и над дачей Крумова с верандой и оранжевым тентом, и над террасой с клубникой, и над уже покрасневшими помидорами, и над персиковыми деревцами.