Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
— Понюхайте!
На ладони у Лазинского в носовом платке лежала ампула. Шимчик поднес ампулу к лицу и втянул воздух, раз, другой, очень тщательно повторив процедуру. И наконец сказал:
— Хлор!
— Так точно!
Глаза Лазинского светились недобрым светом.
— Где она была?
— Под бумагами, на дне портфеля. И от бумаг несет!
Они переглянулись. Шимчик спросил:
— Чистый хлор или какая-нибудь смесь?
Лазинский лишь пожал плечами.
Солнце пекло немилосердно. Сага, вытирая
— Ужасно на меня подействовало. Когда-то, во время войны, я повидал многое, казалось, привык… Но сейчас, если это в какой-то мере близкий тебе человек, с которым ежедневно встречаешься… Бедняга, для него уже все кончено, — прошептал он. — А врач был?
— Еще нет, — ответил лейтенант. — Но здесь даже дюжина врачей не поможет…
Он не закончил. Шимчик взял его за локоть.
— Пошли, — сказал он.
Они остановились у синей милицейской машины с белой опояской и надписью «Патруль». Капитан приказал:
— Врача немедленно, тело отправить в прозекторскую. Необходимо произвести тщательнейшее вскрытие. Мне кажется, что авария не является непосредственной причиной смерти. Этим делом будет заниматься госбезопасность. А вы свяжитесь с криминалистами и передайте им, чтоб они все здесь как следует осмотрели. Кстати, вызовите связного с мотоциклом, возьмите у капитана Лазинского ампулу и отошлите ее в лабораторию на анализ. И еще, товарищ лейтенант, скажите нашему сотруднику Станковичу, пусть разыщет и возьмет под наблюдение инженера Бауманна с химзавода и сообщит мне, где он теперь обретается.
— Вы, товарищ капитан, считаете… — Молоденький лейтенант смущенно откашлялся. — Я хотел сказать, я думал…
— Бросьте заикаться, действуйте. Дорога? каждая минута!
Его тон был далеко не приветлив, и лейтенант больше уже ни о чем не спрашивал — он скользнул на сиденье автомобиля, надел наушники, взял в руки ларингофон и начал передачу. Перед его глазами спокойно колыхалась желтеющая рожь, убегал вверх склон холма, покрытый купами кленов, вдали виднелся еще один холм, а над всей этой идиллической картиной умиротворенно опрокинулось небо с одним-единственным медленно плывущим причудливым облачком.
Толстые, с обломанными ногтями пальцы дорожного рабочего лежали на раме видавшего виды велосипеда. Он сообщил, что зовут его Бениамин Бенчик, что в город ездил за гвоздями и прочими стройматериалами. Живет он в близлежащей деревне, за ней висит надпись «объезд», но шоферы на это предупреждение не всегда обращают внимание. Вообще-то здесь движение небольшое, сегодня его обогнали всего две-три машины, а после Михалян, кроме синей милицейской, — одна, вот этот «трабант». Обогнал на выезде из Михалян, ехал медленно, но потом сразу прибавил скорость.
— Скорости не превышал?
—
— Вы не заметили, кто сидел в «трабанте»?
— Да вон тот, который разбился, кто же еще?
— Вы обратили на него внимание, когда он вас обгонял?
Рабочий колебался. Потом ответил, что нет, не обратил. Но судя по тому, что он сейчас видит…
— Вас не об этом опрашивают. — Шимчик посмотрел ему в глаза. — Меня интересует только одно: что вы видели тогда.
— Я не больно его разглядывал, да и пыль столбом стояла, я глаза прикрыл.
— Следовательно, вы не совсем уверены, что в машине сидел только водитель?
— Уверен, один он сидел, я его много раз встречал.
— Где? Здесь где-нибудь?
— В Михалянах, — ответил Бениамин Бенчик.
Лицо у Бенчика было квадратное, чисто выбритое, на седой голове поношенная шляпа; без пиджака, в одной жилетке, из правого кармана висит цепочка от часов; одна пуговица на жилетке оторвана, торчат нитки, остальные аккуратно застегнуты. Все свидетельствует о том, что человек еще держится на поверхности, бодрится вопреки старости. Руки с обломанными ногтями все еще сильны.
Шимчик докурил.
— Вы его знаете?
— Только с виду, — ответил Бенчик,
— В Михалянах часто встречали?
— Частенько.
— Когда? Вечером или днем?
Бенчик, немного подумав, ответил:
— Чтоб не соврать, почти всегда по вечерам.
— Где?
— Когда по дороге, когда возле корчмы, той, что между костелом и школой, посреди деревни.
Капитан кивнул и засмотрелся на клены, потом, поблагодарив, медленно зашагал прочь. Молоденький лейтенант все еще передавал распоряжение.
Сага стоял у разбитого «трабанта», Лазинский со своим портфелем — рядом с ним. Шимчик подходя услышал:
— Сколько он получал?
— Около двух чистыми. Тысячу девятьсот с лишним.
— Когда он купил «трабант»?
— Года два — два с половиной… Без очереди достал, а деньги выиграл, несколько тысяч в спортлото, остальные у кого-то одолжил.
— У кого?
Директор жестом ответил: откуда, дескать, мне знать?
— Пил?
— Со мной нет, товарищ капитан, он был довольно замкнут, неразговорчив, гостей не принимал. Насколько мне известно, даже новоселье не отметил.
Сага стоял спиной к мертвому, в своем строгом черном костюме, похожий на человека пришлого или сотрудника похоронного бюро. Шимчик подумал: «Живые всегда кажутся пришлыми на похоронах; человек в черном — и яркий солнечный день… Фарисей он, вот кто. Переживает или притворяется?»
— Все готово? — спросил он, чувствуя, как к горлу подступает комок.
— Да!
— Ампулу. — Лазинский достал ее и через носовой платок почувствовал, что ампула из полиэтилена. Позвал лейтенанта и сказал: — Осторожнее с отпечатками пальцев.