Совы в Афинах
Шрифт:
“Хорошо. Тогда прощайте. Рад видеть тебя, Филодем”. Адмирал повернулся и ушел. Как и любой моряк, он ходил босиком и носил только хитон, хотя его одежда была из очень тонкой белой шерсти.
“Они хотят, чтобы ты стал шкипером одной из этих новомодных военных галер, не так ли?” Сказал Филодем.
“Да, отец”.
“Неплохо”. От мужчины постарше это была самая высокая похвала, которую получил Менедем. “Я был примерно твоего возраста, когда впервые стал капитаном городской триремы. Приближается к концу парусный
“Я отбился от них в акатосе”, - сказал Менедем. “Теперь у меня будет преимущество”.
Он проснулся, когда было еще темно. Он был уверен, что так и будет. Единственным вопросом в его голове было, заснет ли он вообще, или волнение не даст ему уснуть всю ночь. Но возбуждение улеглось после того, как он некоторое время полежал в темноте. Теперь он провел пальцами по волосам - нет времени соскребать бакенбарды с подбородка - и поспешил на кухню, чтобы прихватить ломоть хлеба, чтобы перекусить по пути в военно-морскую гавань.
Он направлялся к входной двери, когда кто-то позади него крикнул: “Прощай, Менедем”.
Этот голос остановил его на полпути. “Спасибо, Баукис. Что ты делаешь так рано?”
“Я хотела попрощаться с тобой”, - ответила жена Филодемоса. Через мгновение она добавила: “Твой отец очень гордится тобой, ты знаешь”.
“Это он?” Бесцветно спросил Менедем. По его мнению, недовольство "неплохо " не выражалось ни в чем, приближающемся к великой гордости.
Но Баукис опустила голову. “Да”, - сказала она. “И я тоже”. Она сделала пару шагов к нему, затем нервно остановилась и огляделась, чтобы убедиться, что никто из рабов не проснулся и не услышал и не увидел их двоих.
Менедем понимал это волнение. У него оно было у самого. “Я лучше пойду”, - сказал он и пошел. Но он мог бы быть Гермесом на крыльях, когда спускался по безмолвным ночным улицам Родоса к военно-морской гавани. Ему казалось, что его ноги вообще не касаются утрамбованной грязи. Баукис гордилась им! Она так и сказала! Каждый кусочек довольно черствого хлеба внезапно показался амброзийным. Да, любовь - это болезнь, конечно, так и было, но о! какая милая!
На самом деле, улицы Родоса были не такими уж тихими, в конце концов. Хотя утренний серый свет только начинал проникать в небо на востоке, со стороны храма Аполлона на юго-западе доносились звуки пьяной песни. Несомненно, это были участники симпозиума, возвращающиеся домой после ночи - долгой ночи - разврата. Менедем улыбнулся и усмехнулся. Раз или два он приходил домой в этот час и будил всех домочадцев своими песнями. Он снова рассмеялся, вспомнив, в какой бешеной ярости был его отец.
Ночной сторож с факелом патрулировал военно-морскую гавань. “Прости меня, о наилучший, но в каком корабельном сарае находится Дикаиозина?” - Спросил Менедем.
“Кто хочет знать?” - спросил сторож. Менедем тоже почувствовал запах вина в своем дыхании, хотя и не провел ночь в разгуле.
“Я Менедем, сын Филодема, и я его капитан в этом рейсе”. Гордость,
Ночной сторож указал на один из сараев на западной стороне гавани. Это были узкие здания, в которых размещались триремы, а теперь и трихемиоли. Корабельные ангары на южной стороне гавани были шире, чтобы вместить пятерки и другие более крупные и лучеметные военные галеры. Галера с сухими бревнами была легче и, следовательно, быстрее, чем затопленный корабль, и поэтому военно-морским судам требовалось как можно больше времени, чтобы вытащить ее из моря и поместить в ангары.
Трое или четверо мужчин с веслами и подушками направились к этому сараю, не потрудившись спросить сторожа. Менедем потрусил за гребцами. Ему не обязательно было быть там первым, но он хотел попасть туда раньше большинства членов команды.
Его желание исполнилось. Всего пара дюжин человек поднялись на борт Dikaiosyne. Это было бы большой частью дополнения к Aphrodite , но было лишь частью дополнения к trihemiolia. Подобно триреме, она перевозила 170 гребцов плюс отделение морской пехоты, хотя ее гребцы в задней части таламитовой отмели присоединятся к контингенту морской пехоты, как только их скамьи будут убраны.
Дородный мужчина с лысой макушкой подошел к Менедему. “Ты собираешься быть капитаном в этом рейсе?” он спросил. Когда Менедем наклонил голову, лысый мужчина продолжил: “Рад познакомиться с вами. Я Филократ, сын Тимократа, и я ваш келевстес. Это правда, что именно вам принадлежала идея создания корабля такого класса?”
“Да, это верно”, - ответил Менедем.
Филократ протянул руку. Менедем пожал ее. Гребец сказал: “Должно быть, какой-то бог вложил эту идею тебе в голову, потому что она гладкая и милая, как поросенок”. Его ухмылка показала отсутствие переднего зуба. Менедем улыбнулся в ответ; Филократ напомнил ему Диокла. Мужчина постарше спросил: “Ты когда-нибудь раньше был капитаном чего-нибудь такого большого?”
“Нет. Последние несколько лет я был капитаном "Афродиты ": по двадцать весел на борту”.
“О, конечно. Я знаю ее”. Филократ стукнул себя тыльной стороной ладони по голове, раздраженный тем, что забыл. “Ну, хорошо. Большая разница между этим кораблем и тем в том, что не все на Дикаиозине могут услышать вас, когда вы кричите - он слишком большой, и многие его гребцы внизу. Мы будем использовать трубы и барабаны, чтобы задать ритм, и вы захотите положиться на своих товарищей в передаче приказов. Помните о них и рассчитывайте на них. Они оба хорошие люди ”.
Менедем встретил их мгновением позже. Ксенагор был высоким и худым, со сломанным носом. Оказалось, что Менедем уже знаком со вторым помощником, Никандросом: они сталкивались друг с другом, и Менедем обычно одерживал верх.
К тому времени гребцы заполнили корабельный ангар и высыпали на мостки с обеих сторон. Наступил настоящий рассвет. Вскоре восходящее солнце должно было осветить вход в ангар. Филократ сказал: “Похоже, мы готовы”. Менедем склонил голову. Гребец подождал, затем щелкнул пальцами. “Верно, ты раньше этого не делал. Отданная вами команда звучит так: ‘Уберите ее!“"