Совы в Афинах
Шрифт:
Тот другой корабль, безусловно, вел себя как пиратский. Когда команда заметила "трихемиолию", они не остановились и не стали ждать, пока их допросят. Вместо этого они помчались на север к побережью Кариана так быстро, как только могли. За их кораблем тянулся длинный кремовый кильватерный след - "гемиолия", потому что у нее было два ряда весел. Она была быстрой - но Дикаиозина была быстрее.
Менедем украдкой бросил тревожный взгляд на солнце. Оно быстро садилось, спускаясь к морю, которое должно было погасить его свет. Его взгляд вернулся к суетящейся гемиолии. Останется ли у него достаточно дневного света, чтобы закончить погоню? Он не знал, но намеревался выяснить.
Как
Если бы Дикаиозина могла это сделать, если бы она могла таранить или подойти к борту, захватить и взять на абордаж, пираты долго бы не продержались. Менедем наблюдал за "гемиолией", когда к ней приближалась военная галера. Ее капитан тоже разместил лучников на корме - разместил их там, а затем начал с ними ссориться. Менедем мог догадаться почему. "Гемиолия" была самой быстроходной галерой во Внутреннем море ... за исключением, теперь, "трихемиолии". Шкипер и его команда не могли ожидать, что их отремонтируют, и, вероятно, винили друг друга.
Но береговая линия Кариана приближалась с каждым взмахом весел, а Дикаиозина была не намного быстрее своей добычи. На то, чтобы оказаться на расстоянии полета стрелы, ушло больше времени, чем надеялся Менедем. А затем пираты с такой бешеной скоростью принялись грести, что у них разорвались бы сердца, если бы они продолжали так долго. Гребцы на "трихемиолии" последовали его примеру, но меньшее судно вынесло на берег. Мужчины потоком выходили из нее, некоторые обнаженные, если не считать оружия, другие - безвкусные и сверкающие в нарядах и золоте, без сомнения, украденных. Несколько человек остались недалеко от гемиолии, чтобы пострелять в Дикаиозине. Большинство, однако, побежали к ближайшим деревьям, не оглядываясь.
“Нам приземлиться и отправиться за ними, господин?” Спросил Филократ.
Менедем снова посмотрел на солнце. Сплющенный красноватый шар висел прямо над горизонтом. Он с сожалением покачал головой. “Нет. В этом нет смысла, не тогда, когда мы будем шарить в темноте. Мы сожжем корабль и отправимся домой ”.
Никто с ним не спорил. "Гемиолия" загорелась, как и "пентеконтер" ранее в тот же день. “Довольно честный патруль”, - сказал Филократ. “Да, сэр, довольно справедливо. Насколько я понимаю, о наилучший, ты можешь вытащить Дикаиозин в любое удобное для тебя время”. Оба приятеля ухмыльнулись и опустили головы.
“Спасибо вам”, - сказал Менедем. Эти слова и близко не подходили к тому, чтобы показать, насколько он был рад, но это было лучшее, что у него было. Он использовал их снова: “Спасибо вам, друзья”.
Соклей ходил в гимнасион скорее из упрямого чувства, что он действительно должен это сделать, чем из-за какого-либо реального удовольствия, которое он там получал. Он не стыдился раздеваться и заниматься спортом. У него никогда не было тела, которое скульптор выбрал бы в качестве модели для Зевса или Ареса, но он также никогда не позволял себе размякнуть или растолстеть. Глядя сверху вниз на свое угловатое, бугристое тело, он иногда задавался вопросом, мог ли он потолстеть, даже прилагая самые усердные усилия. Его не интересовало это. Как и большинство эллинов, он считал, что ни один мужчина не должен позволять себе сеять таким образом.
И так, покорно, он тренировался. Он бежал спринтами, его босые ноги поднимали пыль. Менедема здесь не было; по крайней мере, ему не пришлось есть прах своего двоюродного брата вместе со своим собственным. Он метал дротики в брезентовые мишени,
И он посыпал свое смазанное маслом тело песком и отправился в борцовские ямы, чтобы сразиться со своими согражданами. Там он был близок к тому, чтобы хорошо провести время, потому что мог постоять за себя с большинством из них. У него не было быстрой, как у ящерицы, реакции, которая сделала бы его одним из лучших борцов, но он использовал свои длинные конечности с большим преимуществом, он был сильнее, чем казался - потому что он был высоким и худощавым, его мышцы не бугрились так, как у скваттера, - и он всегда был из тех, кто придумывает новые приемы и вариации старых. Он использовал голову, когда боролся, а не только руки и спину.
Этим утром он сбил с ног парня по имени Буланакс, сына Дамагораса, мужчину примерно его возраста. Буланакс выплюнул грязь изо рта и сказал: “Я вообще этого не предвидел. Покажи мне, что ты сделал”.
“Конечно”. Соклей любил учить. “Когда ты набросился на меня, я изогнулся, дернулся и перекинул тебя через бедро. Сделай это снова, медленно, и я покажу тебе, как у меня получилось ”.
“Хорошо”. Буланакс выполнил. На этот раз Соклей выполнил бросок на половинной скорости. “Понятно”. Буланакс опустил голову и улыбнулся. Его тело могло бы послужить моделью для молодого Зевса. И он тоже был красив, достаточно красив, чтобы быть почти таким же популярным, как Менедем, когда они были юношами. Но он, казалось, не обиделся из-за проигрыша, как некоторые мужчины, когда Соклей бросал их. Вместо этого он сказал: “Что ж, я удивлю следующего парня, с которым сразлюсь, клянусь собакой. Ты сам это придумал? “
“На самом деле, я так и сделал”. По эллинским стандартам Соклей был скромен, но не настолько, чтобы не приписать себе то, что действительно принадлежало ему.
“Тогда молодец”. Буланакс одобрительно хлопнул в ладоши. “Почему ты не бываешь в гимнастическом зале чаще?”
“Я провел большую часть весны и лета в Афинах”, - ответил Соклей.
“Этого хватит”, - согласился другой родосец. Как Соклей и надеялся, он воспринял это как означающее, что Соклей учился там, а не занимался коммерцией. Сам Буланакс получал со своих земель доход, о котором Дамонакс мечтал. Он сказал: “Значит, ты был там, когда сын Антигона изгнал Деметрия Фалеронского?”
“Да, я был там”, - сказал Соклей.
“Что ты о нем думаешь?”
“Он грозен, в этом нет сомнений”, - ответил Соклей. “К тому же обаятелен - я встречался с ним”.
“Это ты?” Глаза другого мужчины расширились, затем сузились. “Подожди. Разве ты не сын торговца Филодемоса?”
Ну что ж, подумал Соклей. Теперь он не поверит, что я учился в Афинах. Но он ответил правду: “Филодем - мой дядя. Я сын Лисистрата, его младшего брата”.
“Это верно. Это Менедем’ сын Филодема”. В голосе Буланакса слышалась определенная резкость. Думал ли он все еще о Менедеме как о сопернике, потому что они оба были популярны в юности? Возможно, так и было, потому что эта нотка осталась, когда он спросил: “А как поживает твой кузен в эти дни?”
“Очень хорошо, спасибо”, - сказал Соклей, делая вид, что не слышит этого. “Он только что вернулся со шкиперства на "Дикаиозине " в патруле против пиратов. Они сожгли два пиратских корабля, когда были там. Адмирал Эвдемос пригласил его выпить после того, как он вернул "трихемиолию” на Родос." Они с Менедемом часто раздражали друг друга, когда были вместе, но они представляли единый фронт против всего мира.