Совы в Афинах
Шрифт:
Изучив солнце, Менедем покачал головой. “Я думаю, нам повезет, если мы доберемся до Суниона. Скорее всего, мы ляжем в одной из маленьких бухточек на острове Елены ”. Соклей выглядел так, словно Менедем только что пнул щенка. Немного смягчившись, Менедем добавил: “Даже в этом случае у нас не должно возникнуть проблем с прибытием в Пейрей завтра”.
Соклей просветлел. Менедем знал, что его кузен так и сделает. Он мог бы сказать, что корабль проведет ночь в Персии - или, если уж на то пошло, в Тартаросе, - при условии, что он также сказал, что он прибудет в гавань Афин
“Этого я не знаю”, - сказал Менедем. “По правде говоря, меня это тоже особо не беспокоило. Когда я думаю о Хелен, я бы предпочел думать о том, почему Париж хотел заполучить ее, чем о том, почему ее помнят на островах ”.
“Но все знают, почему Парис хотел заполучить ее”, - сказал Соклей. “Другой вопрос гораздо интереснее, потому что на него нет очевидного ответа”.
“Это делает это более интересным?” Сказал Менедем. Соклей опустил голову. Они уставились друг на друга в совершенном взаимном непонимании.
"Афродита " вошла в бухту на северной оконечности острова Елены, когда солнце скрылось за возвышенностью мыса Сунион. Остров простирался с севера на юг и был намного длиннее, чем в ширину. Нигде на нем не было ни полиса, ни даже деревни. Овцы и козы бродили по низменной холмистой местности, щипая траву и кустарники. Когда тьма опустилась на море и сушу, костры пастухов зажглись вдалеке, как золотые звезды.
Никто не поднялся на корабль, чтобы спросить о новостях или сообщить что-либо свое. Это опечалило Менедема. “Пастухи думают, что мы схватим их и продадим в рабство”, - сказал он.
“Мы бы не стали”, - сказал Соклей.
“Нет, конечно, нет. Не смогли бы продать их в Афинах, даже если бы мы их захватили”, - сказал Менедем. “Я бы в любом случае не хотел порабощать свободных эллинов - если пастухи являются свободными эллинами, а не уже порабощены, как Эвмей свинопас в Одиссее. ”
“Они не знают, откуда мы и куда направляемся”, - сказал Соклей. “Насколько они могут судить, мы могли бы быть тирренцами, которые продали бы их на невольничьих рынках в Карфагене”.
“Я знаю. Вот что меня беспокоит”, - сказал Менедем. “Даже так близко к Афинам люди беспокоятся о пиратах и рейдерах”.
“Настали печальные времена, когда люди думают в первую очередь о себе, а обо всем остальном только потом”, - сказал Соклей, но через мгновение печально покачал головой. “Когда люди не думали в первую очередь о себе?
После Пелопоннесской войны Тридцать тиранов вызвали к себе ненависть. А до этого Фемистоклу пришлось обманом заставить большую часть эллинов сразиться с Ксерксом при Саламине.”
“Оба раза афиняне”, - заметил Менедем.
“О, да”, - сказал его двоюродный брат. “Афины показали миру больше человека в его лучшем и худшем проявлении, чем любой другой афинский полис. Но думать в первую очередь о себе - значит возвращаться задолго
“Хорошо, но Агамемнон тоже был не прав, забрав ”Брисею" у Ахиллеуса". Менедем поднял руку, прежде чем его кузен смог заговорить. “Я знаю, что ты собираешься сказать дальше. Ты скажешь, что Агамемнон поставил то, что он хотел, выше того, что было нужно ахайои. И он сделал”.
Соклей выглядел разочарованным тем, что у него не нашлось аргумента. Он взглянул на луну. То же самое сделал Менедем. Теперь, когда солнце покинуло небо, она казалась ярче и золотистее. Соклей сказал: “В городе готовятся к фестивалю. И завтра мы будем там! Я не знаю, как я собираюсь спать сегодня ночью”.
Он справился. Менедему пришлось будить его утром. Но Соклей не жаловался, не тогда, когда Менедем сказал: “Проснись и пой, мой дорогой. Сегодня мы отправляемся в Афины”.
“Athenaze”, мечтательно повторил Соклей. Затем он повторил это еще раз, как бы для пущей убедительности: “В Афины”.
“0цP!” - КРИКНУЛ ДИОКЛ, и гребцы "Афродиты " налегли на весла. Матросы бросили веревки портовым грузчикам в набедренных повязках, которые пришвартовали "акатос" к причалу. Одно только слушание портовых рабочих приводило Соклея в трепет. Какой образованный человек не хотел бы говорить так, как будто он родом из Афин? А здесь были эти, вероятно, неграмотные рабочие, говорившие на диалекте Платона и Еврипида. Они говорили банальными фразами, но звучали при этом неплохо.
По крайней мере, так думал Соклей. В широком дорическом стиле Родоса один из матросов сказал: “Кем эти ребята себя возомнили, в любом случае? Рабы могли бы выполнять свою работу, но они разговаривают, как кучка придурков ”.
Менедем указал на одну из длинных прямых улиц Пейреуса. “По крайней мере, этот город благоразумно спланирован”, - сказал он.
“Это одно из первых мест, спроектированных Гипподамосом из Милета”,
Соклей ответил. “Перикл заставил его сделать это. Прошло лет тридцать или около того, прежде чем он заложил полис Родос”.
“Он что-нибудь сделал с самими Афинами?” - Спросил Менедем, вглядываясь в сторону огромных зданий афинского акрополя, расположенного в тридцати пяти или сорока стадиях от берега.
“Боюсь, что нет”, - сказал Соклей. “Я бы хотел, чтобы он сделал это. Улицы там представляют собой самую дикую путаницу, которую кто-либо когда-либо видел. Афиняне гордятся тем, что могут находить дорогу - за исключением тех случаев, когда они тоже заблудились ”.
Его двоюродный брат указал на основание пирса. “Вот идет офицер, чтобы допросить нас”. Действительно, парень выглядел великолепно в шлеме с гребнем и малиновом плаще, наброшенном на плечи, - так же великолепно, как человек Антигона, почти так же одетый, был в Митилене. Менедем продолжал: “Итак, за полдрахмы, он македонянин или афинянин?”