Спиноза Б. Избранные произведения
Шрифт:
ясной и отчетливой идеи бога, т.е. когда, обращаясь к знанию, которое у нас есть о начале всех вещей, мы не находим ничего, что
убеждало бы нас в том, что он не обманщик, каковое знание по
отношению к природе треугольника убеждает нас в том, что три его
угла равны двум прямым. Если же у нас есть такое знание бога, как и
о треугольнике, тогда всякое сомнение устраняется. И, так же как мы
можем прийти к такому знанию треугольника, хотя и не знаем
наверное, не обманывает ли нас некий верховный обманщик,
же образом мы можем прийти к такому знанию бога, хотя и не знаем
наверное, не существует ли некий верховный обманщик. Раз только у
нас будет такое знание, его будет достаточно, чтобы устранить, как я
сказал, всякое сомнение, какое может у нас быть относительно ясных
и отчетливых идей.
Д
алее, кто будет правильно подвигаться вперед, исследуя то, что
должно быть сперва исследовано, не допуская никаких разрывов
сцепления вещей и зная, как должно определять вопросы, прежде
чем мы приступим к их разрешению, у того всегда будут только
вполне достоверные, т.е. ясные и отчетливые, идеи. Действительно, сомнение есть не что иное, как нерешительность духа перед каким-
либо утверждением или отрицанием, которое он сделал, если бы не
встретилось нечто, без знания чего знание данной вещи должно
остаться несовершенным.
__________________
*
Т.е. человек знает, что чувства иногда его обманывали, но знает это
лишь смутно, ибо не знает, каким образом обманывают чувства.
3
47
О
тсюда мы заключаем, что сомнение всегда возникает оттого, что
вещи исследуются без определенного порядка.
В
от то, что я обещал дать в этой первой части метода. Однако, чтобы
не опустить ничего, что могло бы способствовать познанию разума и
его способностей, я скажу еще немного о памяти и забывчивости.
Здесь наиболее заслуживает рассмотрения то, что память
укрепляется как с помощью разума, так и без помощи разума.
Действительно, что касается первого, то, чем вещь более понятна, тем легче она удерживается в памяти, и обратно, чем менее она
понятна, тем легче мы ее забываем. Например, если я произношу
перед кем-либо ряд разрозненных слов, то он удерживает их с
гораздо большим трудом, чем если я произнесу те же слова в форме
рассказа. Укрепляется память и без помощи разума, а именно той
силой, которой каждая единичная телесная вещь воздействует на
воображение или на так называемое общее чувство. Я говорю
единичная, ибо на воображение воздействует только единичное.
Например, если кто-нибудь прочтет только одну любовную историю, то превосходно удержит ее в памяти, пока не прочтет нескольких
других такого же
воображении; но если их несколько одного и того же рода, то мы
воображаем сразу их все, и они легко смешиваются. Я говорю также
телесная, ибо на воображение воздействуют одни только тела. Итак, если память укрепляется и разумом и без разума, то отсюда вытекает, что она есть нечто, отличное от разума, и что у разума, рассматриваемого в самом себе, нет никакой памяти и нет забвения.
Что же такое тогда будет память? Не что иное, как ощущение
мозговых впечатлений вместе с мыслью об определенной
длительности * ощущения, как это показывает и воспоминание.
Действительно, тогда душа мыслит о том ощущении, но без
непрерывной длительности; и таким образом идея этого ощущения
не
__________________
*
Если же длительность неопределенна, то память об этой вещи
несовершенна, как это каждому очевидно от природы. Действительно, часто мы, чтобы лучше поверить кому-либо в том, что он говорит, спрашиваем, когда и где это случилось. Хотя и сами идеи имеют свою
длительность в духе, однако, привыкнув определять длительность
посредством некоторой меры движения, — что происходит также и
посредством воображения, — мы до сих пор не наблюдаем никакой
памяти, которая принадлежала бы к чистому сознанию.
3
48
есть сама длительность ощущения, не есть сама память. А могут ли
сами идеи быть подвержены некоему извращению (corruptio), мы
увидим в Философии.
И
если это кому-либо покажется весьма нелепым, то для нашей цели
будет достаточно, чтобы он подумал о том, что чем вещь единичнее, тем легче она удерживается в памяти, как это явствует из только что
приведенного примера любовной истории. Далее, чем вещь
понятнее, тем она также легче удерживается. Поэтому мы не сможем
не удержать вещь наиболее единичную и доступную пониманию.
И
так, мы установили различие между истинной идеей и остальными
восприятиями и показали, что идеи фиктивные, ложные и прочие
имеют свое начало в воображении, т.е. в некоторых случайных и, так
сказать, разрозненных ощущениях, которые не возникают от самой
мощи духа, но от внешних причин, сообразно с тем, как тело, во сне
или бодрствуя, получает различные движения. Или, если угодно, понимай здесь под воображением что хочешь, только бы это было
нечто, отличное от разума, и такое, отчего душа находилась бы в
состоянии пассивности. Ибо безразлично, что здесь понимается, раз
мы знаем, что оно есть нечто неопределенное и такое, отчего душа