Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
Сударь ты наш батюшка,
Сударь, наш заступничек,
А ведь каша-то выйдет солона?
— Солона, матушка, солона,
Солона, сударыня, солона!
Сударь ты наш батюшка,
Сударь, наш заступничек,
Да кто ж будет ее расхлебывать?
— Детушки, матушка, детушки,
Детушки, сударыня, детушки!
Когда последний куплет растворился в пыльном воздухе, другой голос, теперь уже мальчишеский, залихватски начал:
Девка бросилась бежать.
Дед за ней, за косу хвать!
Как спьяна глазища палить,
Сам кряхтит, а на земь валить!
Песня оборвалась звуком
Глядя на юношу женщина испытала не слишком сильный, но вполне ощутимый укол сострадания. Менестрель по ходу странствия оброс, исцарапался, обтрепался и в целом стал похож на обычного маргинала. Бороду музыкант не брил, ссылаясь на то, что тупое лезвие царапает щеки, от чего потом физиономия горит, а заточить бритву как следует можно лишь в городе, у правильного точильщика и на хорошем круге.
Тут надо сказать, что вид красивого молодого человека, переживающего не лучшие дни, вкупе со взглядом побитого лисенка неотразимо действовал на сельских дам, особенно вдов, которых в деревне имелось немало, в том числе довольно пригожих. Многие готовы были (потихоньку, разумеется, лишь бы никто не увидел открыто) обогреть и пожалеть страдальца, неоднократно, разными способами. К чести менестреля, он и без всяких угроз со стороны коллег понимал, чем вероятнее всего закончится подобное приключение и потому шарахался от женского пола как святой от дьявольских искушений. Елене было интересно, насколько хватит решимости Гаваля и сможет ли он законспирироваться, как следует. А также — не дезертирует ли юный музыкант и певец вслед за Шапюйи, который свинтил почти сразу же, как было принято решение о предварительной договоренности с деревенскими. Но интерес имел характер отстраненный, общетеоретический. И так хватало занятий, прямо скажем. Есть менестрель, нет менестреля — сейчас это малозначимо. Требовались люди с оружием и соответствующими навыками.
Елена сделала остановку, испив свежей воды из мятой оловянной кружки. Вода была колодезная, поэтому женщина не стала заморачиваться с кипячением. От холода заломило зубы и прояснилось в голове.
Путь женщины лежал к центру, в дом старосты, где естественным образом обустроились штаб, казарма и, наверное, полевой госпиталь. Во всяком случае, лекарка надеялась на это, превозмогая сопротивление жителей. Будучи традиционалистами, живущими по принципу «что годилось отцам и дедам, то хорошо для нас», они со всей искренностью не понимали, чего хочет странная рыжая баба с непокрытой головой. Есть костоправ, он живет наособицу, все знают, где его хижина. Туда сносили увечных, хворых и раненых много лет, зачем обустраивать новое и отдельное место? Что значит «тащить короче», если деревня проходится неспешным шагом из конца в конец за время, потребное для чтения трех полуденных молитв? Как понимать «самое защищенное место», если обороняться намерена вся деревня, будучи единым целым?
Притом селяне отнюдь не являлись тупыми или ограниченными, просто мыслили они в иной системе координат. Но Елену все равно не покидало желание взять дрын побольше и бить по пустым головам, чтобы тряслись бороденки.
За время короткого пути женщина еще раз перебрала в уме новые знания касательно организации сельской жизни. Прежде Елена была уверена, что деревня есть деревня, разделяются они на большие и малые, а дальше уже «город». Разумеется, все и тут оказалось сложнее.
Починок, выселок — так называлось вновь возникшее сельское селение, постоянно действующая артель, например рыболовецкая. Он же хутор. Это был низовой уровень, с которого начинали собираться подати, а также
Поселок — все еще относительно малое поселение, развившееся из починка. Явление временное и обычно малоучитываемое, потому что поселок обычно или распадался, или переходил на следующий уровень развития.
Деревня — уже полноценный населенный пункт, способный обеспечивать сам себя на принципах натурального хозяйства или добирая нехватку чего-либо торговлей и обменом. От деревни ожидается, что у нее будет хотя бы капличка, сюда время от времени заходит священник, есть учетные книги, которые должны храниться и вестись добросовестно.
Собственно деревня, коей по инициативе лекарки подрядилась оказывать вспомоществование компания Артиго, носила поэтическое наименование, которое на русский язык можно было примерно перевести как «Чернуха». Здесь имелось целых три значения — тучная, «черная» земля, много «черной» работы, а также темные воды цепи крошечных озер, заиленных до полной непригодности к питью, зато богатых рыбой на корм скоту. Списочное население Чернухи составляло 339 человек, объединенных в 74 «очага», с которых собственно и брались подати, в первую очередь церковная двадцатина, пять грошей «на господскую защиту», соляная пошлина в казну короля и так далее.
Чернухе оставалось чуть-чуть до статуса настоящего «села», то есть собственная церковь и постоянно действующий поп. Собственно им давно уж следовало появиться, все же три сотни человек — это много, бывали городки такой населенности, но как-то все не везло. То мор, то пожар и прочие неприятности.
На попытке выучить административную систему дальше села и понять, чем волость отличается от графства, а байль от шатлена, у Елены просто закончился разум, осталось лишь понимание чертовской запутанности. Но разбираться с этим все же придется, не сегодня, так завтра. Город городом, но сельское хозяйство — основа жизни материка. Село дает провиант, а также людей, потому что с демографической точки зрения всякий большой город Ойкумены являлся могильником, в котором смертность ощутимо превышала естественный прирост населения. Ежели Несмешная армия, в самом деле, начнет бороться за власть хотя бы в масштабах уезда — никак не обойтись без понимания жизни на земле.
Однако добраться до штаба-госпиталя женщине оказалось не суждено. Тревожно зазвенел колокол «вороньего гнезда», извещая о появлении незваных гостей.
Началось, мрачно подумала Елена.
Черт возьми, что делать то!? Как обычно, в голове запрыгал калейдоскоп стремительных мыслей о том, что можно и нужно было бы сделать, однако не смогли, не успели, а то и не подумали. Совсем как при родах баронессы Лекюйе. Тогда чудом пронесло, а вот что будет теперь?..
Мимо прошел Раньян, суровый, сдержанный, недовольный. После большого толковища с деревенским самоуправлением, у бретера и лекарки, прямо скажем, все разладилось. Оба чувствовали одновременно и вину, и злость на партнера, который не понимает очевидных вещей. Плюс гордость, не позволяющая склонить голову перед кем-либо. Отношения любовников, что называется, «встали на паузу» с хорошей перспективой закончиться плохо и насовсем.
Бретер махнул рукой, призывая женщину за собой, кратко пояснил, сохраняя мину сердитого недовольства:
— Помощь пришла. Идем к воротам.
Елена выдохнула с облегчением, склонила голову, желая скрыть выражение глуповатого счастья. Может быть, вышло, а может, и нет. Дальше они зашагали бок о бок, одинаково держа руки на оголовьях мечей.
Там, где забор был покрепче и повыше, на внутренней стороне имелись подмостки. Взбежав на шаткую доску, Елена осмотрелась и обнаружила на дороге колонну из кавалериста, семи-восьми пеших людей, а также телеги. Шли неторопливо, чуть ли не вразвалочку, только всадник держался напряженно, едва ли не встав на стременах. Еще дальше виднелась вторая группа, поменьше и побыстрее. Выходило так, что вновь прибывшие достигнут ворот с разницей этак в четверть часа. Интересно, это две разных группы или одна разделившаяся?