Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев
Шрифт:
— Что вы хотите за… воспомоществование.
Хель с рассеянным видом, будто ей все это было не нужно и безразлично, выдержала паузу, переложила очиненное перо с левой стороны на правую. Лишь после этого начала перечислять:
— Если все обойдется, то… Телега. Хорошая. Лошадь в телегу. Тоже хорошая, чтобы не пала через день пути. Провиант — сколько сочтем нужным взять. Она подумала, глядя на стену, и добавила. — Меч. Вот этот. К слову, а зачем он вам?
— Для поединщиков покупали, — буркнул казначей, судя по выражению лица и блеску глаз, каждый пункт резал его по живому, впивался в сердце
— Дрались с соседями за границы пашни, — Кадфаль негромко перевел с мужицкого на человеческий. — Чтоб все по законному и по старине, брали заступников.
— Поединщиков? — Хель аж передернуло.
— Ага.
Десятский разумеется не понял, отчего вскинулась рыжеволосая женщина с непокрытой головой и принял на свой счет, как проявление гнева из-за наличия благородного оружия в плебейских руках. Он склонил голову и что-то забормотал, оправдываясь, дескать, все было законно, общинная собственность и так далее, но Хель оборвала, без гнева и высокомерия, однако с решительностью человека, идущего к цели, не сворачивая.
— Итак, меч тоже отойдет нам. И… — она задумалась на мгновение и сделала машинальный жест обеими руками, будто взвешивала что-то. — Дадите сопровождение до славного города Дре-Фейхан.
— Трофеи, — подсказал Бьярн, едва ли не облизываясь от предвкушения. — Что захотим взять с трупов, все наше.
Хель красноречиво посмотрела на рыцаря, будто напоминая, что драка предполагается лишь условно, если ну очень уж не повезет. Бьярн пожал плечами и деловито разъяснил:
— Порядок такой. Трофеи надо оговаривать, а то знаем эти фокусы. Как запахнет жареным, сразу все бегают с воплями «спасите-помогите!». А как фитиль вытащат из задницы, тут же морды воротят: «вы кто таковские, мы вас не знаем, идите нахрен без оплаты!». Надо по рукам обязательно ударить — кого завалим, что в обозе найдем, то все наша честная добыча.
— Какие же вы разные, — тихо проговорила Хель, переводя взгляд то на Кадфаля, то на Бьярна. — Удивительно просто… Ну, ладно. Она вздохнула и дополнила, обращаясь к «десятскому». — Что трофейное, то наше.
— Сложное… — промямлил казначей, тоскливо косясь одним глазом на меч, наверняка стоивший «обществу» не один золотой. Надо полагать, деревня, и без того зажиточная, знавала времена еще удачнее и сытнее.
— Решайте. Я подумаю пока, что в письме начертать.
Хель взяла перо, указывая всем видом, что переговоры закончены, остается либо принять условия, либо идти к черту. Селяне вновь собрались в своем углу, бормоча яростным шепотом. На этот раз главным оратором стал горбун и, кажется, он склонял прочих согласиться с предложением странных пришельцев. Казначей выступал оппозиционером, судя по обрывкам речей, десятский не доверял ужасам, рассказанным про идущую банду. Он стоял на том, что лучше откупиться, даже большой ценой, чем восстанавливать потом все заново, буквально по жердочке.
— Не, я ухожу, — проблеял Шапюйи, сидевший доселе как упомянутая ранее мышь. — На такое договора не было…
— Ну и пошел отсюда, — напутствовал его Бьярн, ухмыляясь. Перспектива драки искупителя, похоже, искренне радовала, при этом, что странно, в рыцаре не чувствовалось кровожадности, желания творить насилие и прочую гадость. Как будто
Костоправ, тем временем, продолжал давить оппонентов. Межевой хранил нейтралитет, мрачно слушая доводы обеих сторон.
— Хель, на пару слов, — отрывисто кинул Раньян, похожий в черном плаще, штопанном и перештопанном усилиями Виторы, на летучую мышь из катакомб Пустошей.
Бретер и лекарка прямо глянули друг на друга и, казалось, что искры разлетелись вокруг, как от удара клинков из лучшей стали.
— Изволь, — согласилась женщина.
Артиго уместил подбородок на ладони, сложенные домиком, и никак не отреагировал на очевидный конфликт верных фамильяров. То ли мальчик не мог принять решение, предпочитая скользить по волнам судьбы, то ли, в самом деле, решил, что все происходящее суть некое испытание Господне и доверил Хель переговоры.
Пока деревенское управление яростно бодалось, определяя, как именно рискнет «общество» — огнем и железом или хладом и гладом, Раньян и Хель вышли, едва не столкнувшись плечами в дверном проеме. Снаружи, как тараканы, разбежались детишки, ждущие новостей. Ребятни оказалось немного, бОльшая часть помогала взрослым спасать движимое имущество. Следом за фамильярами, стараясь казаться незаметным и тихим, скользнул разноцветной тенью Шапюйи. Платье «Шляпы» заметно истрепалось и растеряло часть красок по ходу короткого, но яркого приключения, и все же было красивее, ярче любой сельской одежки
Ой-ей-ей, подумал Гаваль, сжав деревянную шкатулку для флейты — подарок одной из поклонниц. Ой-ой… Не к добру все это…
И юноша задумался, как бы тоже последовать за Кондамином Шапюйи. Вдвоем до города они как-нибудь доберутся, а там песни петь и на флейте играть все лучше.
* * *
Покупка оружия в деревенскую собственность — это скорее японская традиция, но в конце концов Авторский Произвол и культурная эклектика — наше все.
Глава 13
Глава 13
Курцио стоял, заложив руки за спину, и молча смотрел на карту мира. Никогда еще материковая одежда не казалась ему столь неудобной и чуждой. Высокий, обшитый кружевами воротник душил, стискивал горло как удавка. Сукно обтягивало грудь наподобие оружия пытки, не давало втянуть воздух, пот стекал вдоль позвоночника. Мужчина еле сдерживал желание разорвать одежду прямо на себе, чтобы не тратить мгновения на распутывание шнурков и пуговиц.
За прочными дверями замерли многочисленные лазутчики, писцы, счетоводы, днем и ночью плетущие хитрую паутину шпионажа и влияния, собиравшие и записывающие обрывки слухов, суммы на подкуп и тайные убийства. Императорская резиденция, отданная Оттовио для нужд Короля Шпионов, замерла в боязливой тишине. Самый последний мальчишка-конюх, ветхий слуга, менявший всю ночь напролет масло в светильниках и прогоревшие свечи, старуха-поломойка — даже они знали, в каком состоянии вернулся за полночь господин. И понимали: ныне достаточно одного лишь неосторожного слова, чтобы вызвать ужасающую вспышку гнева.