Срок давности любви

Литвинова Ирина А.

– Гордей, я... Я люблю тебя...
– она сказала это очень тихо, но он ее услышал. Гордей замер и, казалось, даже не дышал, чтобы не спугнуть робкое счастье, которое наконец вплотную приблизилось к ним.

– Гордей, я не могу без тебя, - все тем же полушепотом продолжала Ферида, сдерживая слезы.

– Я тоже, милая. Но почему же ты тогда плачешь? Мы будем счастливы, потому что любим друг друга. Тебе осталось только выбрать, как мы будем жить дальше.

– Любимый, но как же я могу...?
– забормотала

черкешенка.
– Что же мне делать? Что выбрать?

 - Я думаю, тебе надо принять христианство. Во-первых, казаки не принимают какие бы то ни было другие религии. Мусульманка никогда не станет для них своей. Согласись, надо находить общий язык с теми, с кем живешь. И во-вторых, у на когда-нибудь родятся дети. Кем они будут? Христианами или мусульманами? Как мы будем их воспитывать? По Библии или по Корану? Ферида, милая, ты же и сама понимаешь, что нам будет очень тяжело ужиться и с окружающими, и друг с другом, если ты будешь продолжать исповедовать ислам.

– Гордей... Я не могу...
– еле слышно пролепетала девушка, дослушав его, - Как... как можно поменять веру? Это же часть тебя, часть твоей жизни. Это все равно что поменять родителей... Я не откажусь от ислама.

– Ладно, - вздохнул Гордей.
– В конце концов ты имеешь право сделать такой выбор, и я готов его принять. Конечно, буде непросто, но ради тебя я готов пойти против всей станицы. Клянусь, никто из казаков никогда не попрекнет тебя твоей религией.

– А дети?

– А дети, уж не обессудь, будут христианами. Им жить здесь, в России, а не в Черкессии. Поэтому и воспитывать их мы будем, как казаков.

Ферида молча кивнула.

– Значит, ты выбрала ислам...
– продолжал Гордей.
– Что ж, тогда тебе придется забыть про свою девичью честь.

Черкешенка вздрогнула. Отказавшись стать его женой, она выбрала для себя роль любовницы. Сердце сжалось в груди Фериды. Каждую ночь Гордей грезился ей во сне, она мечтала о нем и наслаждалась каждым поцелуем с ним. Но мысль, что ей придется стать кем-то вроде наложницы в гареме, вызывало в ней неприязнь и протест.

Во время всего их разговора Гордей нежно обнимал ее за худенькие плечи, но не как любимую женщину, а как маленькую девочку, которую надо успокоить. Сейчас же его объятия стали совсем другими. Молодой человек чувствовал, как его возлюбленная дрожит и сжимается под его руками, вздрагивает даже от самых легких и нежных ласк. На сердце у Гордея было неспокойно. Глубоко в душе атаман понимал, что собирается сделать что-то нехорошее, о чем потом не раз пожалеет. Эти чувства вынуждали его говорить, оправдываться то ли перед ней, то ли перед самим собой, то ли перед каким-то высшим судьей.

– Ферида, милая моя, красавица... Ты же понимаешь, что это нужно. Мы не можем больше жить как прежде. Уже пора на это решиться... Пойми, ведь я это сделаю не просто из-за того, что мне хочется. Без этого нельзя... Ты думай о том, что когда-то это должно будет произойти. Так почему не сейчас? Для нас это единственный шанс остаться вместе... Ты знай, что я люблю тебя и никогда не обижу. Я не сделаю тебе ничего плохого. У меня у самого сердце на части рвется, когда думаю, что могу причинить тебе боль... Ты мне только

скажи, что веришь мне, что согласна стать моей...

А Ферида с ужасом понимала, что не согласна. Да, не согласна, несмотря на то что любит его. У девушки хватило сил посмотреть прямо в глаза атаману и сказать:

– Нет, Гордей. Я не стану твоей. Я буду принадлежать только мужу. Иначе я сама себя перестану уважать. Честь - это мое сокровище, которое я никогда не потеряю.

– Значит, ты не готова отказаться ни от религии, ни от чести.

Ферида уверенно кивнула. С виду она оставалась невозмутимой, но сердце ее обливалось кровью: быть может, в этот самый миг она подписывает смертный приговор их любви и готовится собственной рукой перечеркнуть светлое будущее, которое ждало бы их обоих.

– Что ж...
– выпуская ее из объятий и отстраняясь, как от чужой, сказал Гордей.
– В таком случае тебе придется отказаться от меня.

Черкешенка с немым вопросом во взгляде посмотрела на казака, и он, медленно отходя все дальше и дальше, словно покидая ее навсегда, пояснил тихим спокойным голосом:

– Я решил, что если ты не выберешь ни один из предложенной мной путей, то я отвезу тебя в Черкессию. Там, под крышей отчего дома, ты останешься мусульманкой и сохранишь свою честь, но потеряешь меня... Едем завтра. Будь готова к утру.

Глава 6

С этими словами Гордей вышел из шатра и остановился посреди стана разбойников. Стояла теплая летняя лунная ночь. Небо было усыпано яркими блестками, дул легкий ласкающий ветерок, сверкающий над головой диск освещал раскинувшиеся по обе стороны Кубани зеленые просторы. В округе стояла тишина, только где-то вдали раздавалось нестройное ржание пасущихся на заливных лугах лошадей и визгливый собачий лай. «От кобель сучке песню поет-заливается! Пристрелил бы брехливого, да ствола нет!» - раздраженно подумал атаман и даже сплюнул с досады. К нему подошли двое бравых парней-налетчиков, уже навеселе. Оба тянули то ли «Ой, мороз-мороз!», то ли «Любо, братцы, любо!» Разбойники предложили Гордею выпить за его атаманское здоровье, щедро плеснули водки в стакан и протянули ему. Молодой человек залпом выпил «себе на здоровье». Парни, покачиваясь, побрели каждый в свою палатку, а Гордей смотрел им в след и думал: «К женам идут... А те их ждут, беспокоятся... А она меня не ждет... Она не ждет, а та, другая, ждет... ждет и любит... А я? ... И я...» Атаман с минуту постоял на месте и глубоко дышал полной грудью, стараясь не захмелеть, а потом тряхнул головой, отгоняя мысли о Фериде, и побрел в Малиновку. Он шел на самый край станицы, к той единственной, что могла понять его и утешить, к Акулине.

Казачка не спала. Она, казалось, совсем не удивилась приходу Гордея. Девушка впустила в дом молодого человека и исподтишка внимательно осмотрела его. Рубаха распахнута, волосы взлохмачены, глаза затравленного зверя, понурая голова, за версту разит водкой... С первого взгляда было ясно, что что-то случилось. Усадив атамана за стол и пристроившись рядом с ним на лавке, казачка начала расспрашивать его:

– Ты так поздно пришел... И вид у тебя совсем измученный. Ну, скажи мне, что такое?