Сталин. История и личность

Такер Роберт

Приняв постановление, Сталин не только снял ответственность с себя. Он использовал этот документ для уничтожения ряда высокопоставленных должностных лиц в провинции, которые служили ему рычагами для проведения кампании террора. Вернувшись домой с февральско-мартовского пленума 1937 г., многие из них, по-видимому, полагали, что его решение о развертывании чистки подталкивало их на расширение кампании по разоблачению врагов народа. Они, несомненно, нажали на своих подчиненных в областных и районных органах, подталкивая их на соответствующие действия. Уступая требованию коварного диктатора доказать свои способности как организаторов чистки, они, вполне понятно, не обратили внимания на слова, сказанные им в заключительном слове на пленуме, о необходимости тщательно изучать каждое дело об исключении, его предупреждение о недопустимости «бездушия». Принятое постановление показало,

как они ошиблись. Они оказались беззащитными перед выдвинутыми в нем обвинениями в бездушной огульной чистке.

Главной мишенью сталинского постановления был Постышев. После его неудачных попыток остановить патологическую доносчицу киевлянку Николен-ко, а затем выступления на февральско-мартовском пленуме в защиту своего сотрудника, ставшего жертвой чистки, судьба Постышева была предрешена. Через две недели после окончания пленума он был освобожден от должности второго секретаря ЦК Компартии Украины и назначен секретарем Куйбышевского обкома партии. Постышеву также объявили негласныг^выговор за защиту врагов народа⁸⁵ (вполне возможно, что в их число входили люди, на которых доносила Николенко). Заняв новый пост, Постышев испытал на себе нажим и был вынужден проводить чистку столь сурово, что Куйбышевскую область упомянули в январском постановлении как вопиющий пример области, в которой людей огульно изгоняли из партии без всяких на то оснований⁸⁴. В постановлении указывалось, что органы НКВД не находили каких-либо оснований для ареста исключенных из партии в Куйбышевской области. Поскольку инквизиторские методы, к которым прибегали органы НКВД по всей стране, фабриковали «основания» для арестов бесчисленного множества совершенно неповинных людей, можно с уверенностью утверждать, что неспособность куйбышевского НКВД найти такие «причины» предписывалась инструкциями из Москвы.

Заключительный акт политического падения Постышева был разыгран на январском пленуме 1938 г. Пленум состоялся в дни, когда члены Центрального Комитета собрались в Москве для участия в открытии первой сессии избранного в декабре 1937 г. Верховного Совета. К этому времени чистка выкосила уже многих членов ЦК. На его «очередном пленуме» присутствовало лишь 28 человек, пятнадцать из которых, включая Постышева, были членами или кандидатами в члены Политбюро. С докладом об ошибках, допущенных при исключениях из партии, выступил Маленков. И хотя в то время он не был даже членом Центрального Комитета, а лишь возглавлял отдел руководящих партийных органов, Маленков во всем, что касалось организации террора, фактически являлся правой рукой Сталина. А то, что он не входил в состав ЦК, и объясняло, почему в сообщении о пленуме его имя в качестве докладчика названо не было.

После информации о числе ошибочно исключенных из партии в Куйбышевской области Постышев был подвергнут допросу с пристрастием. Разве в руководстве Куйбышева нет «честных» людей, спросил его Николай Булганин, в то время кандидат в члены ЦК. Вряд ли найдешь хотя бы одного, ответил Постышев и добавил: «А что же вы удивляетесь?». В словах Постышева прозвучал явный намек на то, что, одобряя массовые исключения, он лишь следовал сложившейся практике. Молотов обвинил Постышева в преувеличениях. Берия спросил его, сколько членов Куйбышевского обкома партии осталось невычищенными. Постышев ответил: двадцать пять из шестидесяти одного. Маленков завершил дискуссию обвинением Постышева в том, что он не признает свои ошибки, «как это записано в решении Политбюро, где ваши действия признаны по всем последствиям явно провокационными»⁸⁵ Допрос Постышева и окон-нательное решение были заранее предопределены. Вскоре после пленума он был арестован, а затем расстрелян.

Январское постановление было делом рук Сталина — не чем иным, как маневром копьеносца. Вслед за кратким затишьем в кампании исключений, за потоком статей, опубликованных в прессе на темы постановления, и восстановлением в партии ряда исключенных из нее лиц, входивших в нижние эшелоны власти, террор возобновился с прежней силой. Сообщение же о начинающемся в Москве 2 марта 1938 г. новом открытом процессе положило конец теплившейся надежде на скорое прекращение массовых репрессий.

Инквизиция

Поток доносов нарастал, а с ним множились и аресты. Тюрьмы — и в больших городах, и в провинции — были до предела забиты. В некоторые камеры, первоначально предназначенные для содержания двадцати заключенных, втискивали по сто и более

арестантов. Для размещения новых заключенных возводили временные бараки. Под тюрьмы переоборудовались самые различные здания — от монастырей до бань. Восковые фигуры, выставленные в некоторых превращенных в музеи тюрьмах, в том числе в старинной Лефортовской в Москве, заменялись живыми людьми, как только эти здания начинали использовать по их прежнему назначению⁸⁶.

Каждую камеру снабжали парашей, которую ежедневно мыли, но зловоние в камере не исчезало. Вновь прибывших размещали рядом с парашей, и они перемещались все дальше от нее по мере того, как прежние обитатели камеры покидали ее с окончанием следствия. Если заключенного вызывали из камеры «с вещами», это означало его перевод в другую тюрьму или отправку в лагерь. Вызов «без вещей» был страшным предзнаменованием предстоящего расстрела.

Оставшиеся на воле имели очень смутное представление о том, что творилось в тюрьмах, за стенами которых исчезали их родственники, друзья, сослуживцы, соседи. Лишь о немногом частично можно было догадаться по ужасающему виду выпущенных из тюрем — а таких приходилось по одному на тысячи арестованных. Из официальных данных, опубликованных в послесталинскую эпоху, и по воспоминаниям выживших жертв чистки стало известно, что же происходило в тюрьмах на самом деле. После того как «замаскировавшихся врагов» арестовывали, их одного за другим «разоблачали» в ходе допросов. Подследственных вынуждали, во-первых, сознаваться в двурушничестве и подрывной деятельности против режима, а во-вторых, назвать соучастников своих преступлений.

Эта процедура, через которую проходили заключенные, напоминала средневековую инквизицию. «Вымогательство признания являлось основным звеном инквизиционной судебной процедуры», — пишет один советский историк. И далее: «Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать себя виновным в предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлинных или воображаемых сообщников»⁸⁷

Задача привести юридическую теорию в соответствие с инквизиционной практикой легла на плечи Вышинского, который к тому времени в дополнение к своим прочим обязанностям стал главным советником Сталина в области юриспруденции, а также гонителем прежних советских юристов-теоретиков и ярым критиком их концепций. В марте 1937 г., выступая на собрании пар-тайного актива прокуратуры, Вышинский высказал мнение, что в делах о государственных преступлениях главным и решающим доказательством вины подследственного является его признание. В обоснование такой позиции он заявил: «Надо помнить указание т. Сталина, что бывают такие периоды, такие моменты в жизни общества, и в жизни нашей в частности, когда законы оказываются устаревшими и их надо отложить в сторону»⁸⁸.

В течение месяца после февральско-мартовского пленума, а быть может, несколько дольше методы для вымогательства признаний, катами бы они ни были жестокими, пыток в прямом смысле слова, т. е. причинения физических страданий избиениями или иными способами, тем не менее не включали. Все сводилось к словесным оскорблениям, угрозам, в том числе и в отношении родственников подследственного, а также к допросам на «конвейере». Наиболее сильные и стойкие жертвы — такие, например, как Евгения Гинзбург, — все еще могли уклоняться от признания своей «вины». Будучи арестованной в середине февраля 1937 г., Гинзбург была обвинена в организации террористической группы из числа членов секции татарских писателей, в которой состояла. Ей угрожали, ее уговаривали. Семь бессонных суток ее допрашивали на «конвейере» сменявшие друг друга следователи. Решительно отказавшись признать свою вину, Гйнзбург позже считала, что ей повезло, поскольку следствие по ее делу закончилось до того, как в апреле начали прибегать к физическим пыткам⁸⁹

Мы располагаем свидетельством самого Сталина, что пытать начали в 1937 г. В шифрованной телеграмме, разосланной им 20 января 1939 г. партийным властям и органам НКВД по всей стране, Сталин указал, что «метод физического воздействия» стал применяться в 1937 г. по разрешению Центрального Комитета, что подобные методы используются «буржуазными разведками» и нет никаких причин требовать большего гуманизма от «социалистической разведки», что «метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающих-ся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод»⁹⁰. К 1937 г. слова «Центральный Комитет» в таком документе означали, что речь идет о самом Сталине.