Сталин. История и личность

Такер Роберт

то время в руководстве в сямом деле существовали программные разногласия, которые в представлении многих партийцев ассоциировались с «троцкизмом», каким бы ни было происхождение данного термина.

Не упоминавшийся прямо в «Уроках Октября» Сталин тем не менее не преминул принять активное участие в дискуссии. В речи 19 ноября 1924 г. на тему «Троцкизм или ленинизм?» он подверг беспрецедентной критике революционную биографию Троцкого. Это было пока что наиболее важное выступление Сталина по вопросам истории партии. Он отрицал, что непосредственно перед Октябрем ЦК было против восстания и что Зиновьев и Каменев образовали правое крыло большевистской партии. Затем Сталин ударил по Троцкому, обвинив его в стремлении изобразить себя в качестве центральной фигуры Октябрьского восстания и замолчать руководящую роль партии, ее Центрального Комитета и петроградской партийной организации. Сталин признал «несомненно важную роль Троцкого в восстании», но отказал ему в «особой» роли. Ибо, будучи председателем Петроградского совета, он лишь выполнял волю соответствующих партийных инстанций, «руководивших каждым шагом Троцкого». На заседании 16 октября Центральный Комитет избрал «практический центр по организационному руководству

восстанием» в составе Свердлова, Сталина, Дзержинского, Бубнова и Урицкого. Разве не странно, заметил Сталин, что Троцкий — «вдохновитель», «главная фигура» и «единственный руководитель» восстания — не являлся даже членом группы, специально созданной для руководства революционными действиями? И в этом, по мнению докладчика, не было ничего удивительного, ибо Троцкий, «человек сравнительно новый для нашей партии в период Октября», не играл и не мог играть никакой особой роли ни в партии, ни в Октябрьском восстании. Он, как и все ответственные работники, являлся лишь исполнителем воли ЦК и его органов, и все разговоры об особой роли Троцкого были, по мнению Сталина, только легендой, распространявшейся услужливыми «партийными» кумушками. А восстание все же имело своего вдохновителя и руководителя. «Но это был Ленин, а не кто-либо другой, тот самый Ленин, чьи резолюции принимались ЦК при решении вопроса о восстании, тот самый Ленин, которому подполье не помешало быть действительным вдохновителем восстания, вопреки утверждению товарища Троцкого. Глупо и смешно пытаться теперь болтовней о подполье замазать тот несомненный факт, что вдохновителем восстания был вождь партии В.И. Ленин»¹⁸.

Если особая роль Троцкого представляла собой легенду, то в ее создании Сталин мог бы упрекнуть также и себя. В статье, опубликованной в «Правде» и посвященной первой годовщине Октябрьской революции, он дал совершенно другую оценку роли Троцкого¹⁹ Безусловно, и тогда вдохновителем Октябрьского восстания Сталин назвал «ЦК партии во главе с тов. Лениным». Но он также отдал должное практическому руководству Троцкого. Возможно, Сталин помнил об этой своей оценке роли Троцкого (и сознавал ее справедливость) и поэтому был вынужден добавить, что «товарищ Троцкий хорошо дрался в период Октября», но, продолжал он, так поступали и левые эсеры. Кроме того, в момент, когда восстание нарастает, а враг изолирован, «даже отсталые становятся героями». Признаком настоящих революционеров, по словам Сталина, являлось поведение в период неудач и отступлений, как это было в период Бреста. В тот трудный момент, когда потребовалось проявить особое мужество и железное спокойствие, своевременно отступить и получить передышку для революции, Троцкому не хватило мужества и стойкости, чтобы не пойти по стопам левых эсеров, которые ударились в панику и впали в истерику перед угрозой германского империализма²⁰. Пн

В заключительной части речи Сталин обвинил Троцкого в стремлении своими «Уроками Октября» дискредитировать Ленина как главного руководителя восстания и партию как силу, организовавшую и осуществившую его. Все это, дескать, понадобилось лишь для того, чтобы подменить ленинизм троцкизмом. «Троцкизм» означал, во-первых, теорию перманентной революции с ее игнорированием крестьянского движения и игрой в захват власти, во-вторых, недоверие к большевистской партийности, ее монолитности и, в-третьих, недоверие к лидерам большевизма, попытку их дискредитации и развенчания. Останавливаясь на этих вопросах более подробно, Сталин доказывал, что Троцкий старался рассечь ленинизм на негодный предоктябрьский период, от которого Ленин якобы отказался, приняв теорию перманентной революции, и на приемлемый послеоктябрьский период. Соответственно, Троцкий хотел бы поделить историю партии на дооктябрьскую часть, или предысторию, и на по-октябрьскую часть, или настоящую, подлинную историю. Но подобное деление истории и ленинизма было, по словам Сталина, нелепостью. Ленинизм следовало рассматривать как целостную теорию. Сам Ленин говорил, что большевизм существует как течение политической мысли и как политическая партия с 1903 г. «Большевизм и ленинизм, — заявил Сталин, — едино суть»²¹.

Бичуя троцкизм в стремлении дискредитировать и развенчать лидеров большевизма, Сталин представил Троцкого клеветником Ленина. За подтверждением он обратился к брошюре «О Ленине», в которой Троцкий также рассказал о послереволюционном времени, когда немцы перешли в наступление и судьба нового правительства оказалась под вопросом. «Это был период, — писал он, — когда Ленин при каждом подходящем случае вколачивал мысль о неизбежности террора». Сталин процитировал эту фразу, опустив первые слова («Это был период...») и тем самым исказив первоначальный смысл, а затем обвинил Троцкого в том, что он создал впечатление о Ленине как о «самом кровожадном из всех кровожадных большевиков». На самом же деле, заявил Сталин, Ленин был осторожен, не любил зарывающихся и нередко пресекал твердой рукой увлекающихся террором. Он был также примерным партийцем, который любил решать вопросы коллективно, после всестороннего обсуждения. У Троцкого, однако, продолжал Сталин, Ленин вышел похожим на какого-то китайского мандарина, обдумывающего важнейшие решения в тиши кабинета. В брошюре «О Ленине», например, он якобы решил вопрос о разгоне Учредительного собрания в ходе беседы с Троцким и лидером левых эсеров Марком Натансоном и создал институт армейских комиссаров после короткого разговора с Троцким, подбросившим эту идею. Сталин упрекнул Троцкого и в том, что в его брошюре Ленин выглядел революционером бланкистского толка, который в дни Октября советовал партии взять власть за спиной съезда Советов. Троцкий, таким образом, представил Ленина не тем, кем он был в действительности, т. е. величайшим марксистом, глубоким теоретиком и опытнейшим революционером, чуждым тени бланкизма. Он нарисовал портрет «не великана-Ленина, а какого-то карлика-бланкиста»²².

Желая во что бы то ни стало изобличить Троцкого в антиленинизме, Сталин использовал выдержки из не публиковавшегося ранее частного письма Троцкого, посланного в 1913 г. видному грузинскому меньшевику Н. Чхеидзе. Как вспоминал позднее Троцкий, поводом

послужил тот факт, что издававшаяся в Петербурге большевистская газета присвоила себе название собственной публикации Троцкого в Вене.- «Правда — рабочая газета». В конце 1921 г., когда Комиссия Истпарта обнаружила это письмо в архивах царской полиции, председатель Комиссии М. Ольминский запросил мнение Троцкого относительно целесообразности публикации письма. Отвечая отрицательно, Троцкий заявил, что публикация лишь возобновила бы старые споры, ныне забытые, и добавил, что, по его мнению, он не был так уж совсем не прав в полемике того времени с большевиками. И вот теперь Сталин процитировал из письма 1913 г. (в качестве доказательства тогдашнего и нынешнего враждебного отношения Троцкого к Ленину и ленинизму) высказывание о том, что «все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения». Далее Сталин привел еще одну выдержку, в которой Троцкий характеризует Ленина как «профессионального эксплуататора всякой отсталости в русском рабочем движении»²³. Вскоре после этого, 9 декабря

1924 г., оба письма (Чхеидзе в 1913 г. и Ольминскому в 1921 г.) были полностью напечатаны в газете «Правда».

Сталин тщательно планировал свою тактику, и его выпад серьезно повредил Троцкому. Обнародованные в тот момент, когда преобладали настроения похожего на культ благоговения перед Лениным и ленинизмом, прежние высказывания Троцкого прозвучали на редкость кощунственно. Как позже признал в автобиографии Троцкий, опубликованное в 1924 г. письмо к Чхеидзе, само по себе не имеющее большого значения и являющееся всего лишь свидетельством дореволюционных перебранок среди радикальных русских эмигрантов, буквально ошеломило большинство членов партии, три четверти которых вступили в нее после революции и имели смутное представление о ее далеком политическом прошлом. Тот факт, заметил Троцкий, что письмо было 12-летней давности и отражало условия совершенно иного периода, не принимался во внимание, и он заключил: «Употребление, которое сделано было эпигонами из моего письма к Чхеидзе, представляет собой один из величайших обманов в мировой истории»²⁴. Какой бы сомнительной ни казалась точность данной оценки, бесспорно одно — письмо Чхеидзе было использовано чрезвычайно эффективно, как, впрочем, и письмо Ольминскому от 1921 г., в котором Троцкий как бы подтверждал свои взгляды 1913 г. или, на худой конец, не счел нужным выразить свое сожаление. Подготовив в конце ноября в ответ на нападки обширный меморандум, Троцкий все же решил его не публиковать и 15 января

1925 г. отправил в Центральный Комитет письмо, в котором шла речь о капитуляции. В нем он просил освободить его от обязанностей председателя Реввоенсовета. Отставку от военных дел ЦК утвердило на состоявшемся через несколько дней пленуме, и вскоре председателем РВС СССР и наркомом по военным и морским делам назначили Фрунзе. «Литературная дискуссия» завершилась. Она закончилась тяжелым поражением в той обреченной на неудачу политической борьбе, которую вел Троцкий.

..щт) м

• гх;

Сталин защищается

В брошюрах «О Ленине» и «Уроки Октября» четко отразились как оборонительная, так и наступательная стратегии биографической политики. В первом из этих сочинений Троцкий, выступая в какой-то степени в роли историка, предложил сырой материал для будущего биографа Ленина. Как объяснил Троцкий позднее, именно поэтому он ограничился теми периодами, в которые имел возможность непосредственно наблюдать Ленина, т. е. 1902-1903 и 1917-1919 гг. Но то были периоды, когда он в политических вопросах был заодно «с Лениным». Во втором сочинении, однако, подчеркивались не только близкие деловые отношения этих двух людей, но и зависимость Ленина от Троцкого,

которая в ряде моментов выглядела сильнее зависимости Троцкого от Ленина. Опубликованная в таком виде в 1924 г. история революционного партнерства двух главных архитекторов Октября должна была придать дополнительный блеск биографии Троцкого и подчеркнуть его особые преимущества в качестве преемника Ленина на роль главы партии. И хвалебные рецензии его сторонников на брошюру вряд ли могли еще больше акцентировать эту идею.

Но предложенная работа «О Ленине» задела самые тонкие душевные струны некоторых большевиков. Если в 1902-1903 гг. Троцкий предстал только лишь уважаемым молодым протеже Ленина, то в революционный период он уже выглядел совершенно равным Ленину в политике и таким же вождем революции. Ленин уже не походил на сверхчеловека, демиурга Октября. Он изображался не только постоянно ищущим советов Троцкого и придающим им особое значение, но и часто ошибающимся в делах, в которых Троцкий, как подтверждали последующие события, оказывался правым. Так было, по словам Троцкого, в начале октября при решении вопроса о незамедлительном захвате власти, на чем настаивал Ленин, опасавшийся, что Временное правительство может перехватить инициативу, так было и тогда, когда встал вопрос о необходимости приурочить восстание к открытию съезда советов, на чем настаивал и настоял Троцкий. Таким образом, у Троцкого Ленин, оставаясь величайшим революционером и зте яиа поп* успеха большевистской революции, уже выглядел подверженным человеческим слабостям. В середине 1924 г., в атмосфере быстро растущего культа Ленина, когда его с невероятной быстротой превращали в «икону» (как с сожалением отметила Крупская в своем выступлении на XIII съезде партии), подобная трактовка образа Ленина казалась оскорбительной. Многим большевикам даже представить было трудно, что в столь героический момент партийной истории, как захват власти, кто-то мог быть равным Ленину.

Поэтому Троцкий оказался уязвимым к обвинению в чрезмерном преувеличении за счет Ленина собственной роли в Октябре, и некоторые участники дискуссии особенно нажимали на это обстоятельство. Молотов, предложивший критический анализ брошюры «О Ленине» в качестве своего вклада в дискуссию, представил эту работу в виде попытки исторического самовозвеличивания Троцкого и принижения Ленина. Вместо того чтобы показать Ленина истинным руководителем и вдохновителем партии и масс в Октябре, его заставили играть роль «заговорщика, при этом — весьма неудачного заговорщика»²⁵.