Сталинский диптих
Шрифт:
«Москвич» — это явно не машина комфорт-класса, да и до «эконома» еле дотягивает. Места тут — кот наплакал. Но Светочка худенькая, да и я не толстожоп. Однако мамаша у Оксанки субтильностью не отличалась — плюхнулась в серёдку и прижала меня горячей ногой в чёрных чулках к дверце машины. Её юбка, и без того всего по колено, задралась ещё выше, и сейчас моему взору открылась весьма эротичная картина. В штанах сразу стало тесно. Свиридова, как её там… Варвара… явно заметила мой конфуз и довольно усмехнулась. Ну да, приятно же, когда на тебя молодой мальчик так реагирует. Хотя во мне молодое только тело,
— Номер дома какой у вас, милейшая? — осведомился между тем музейный работник.
— Двадцать третий…
— А, тот самый четырёхэтажный! А знаете, что он изначально в два этажа был? — пытается поддержать разговор дядя.
— У нас квартира на втором этаже! — гордо сообщает Варвара.
— С балкончиком! — пищит рядом Светочка.
— Угловая, значит? Должно быть, отличная квартира, — продолжает беседу Леонид, выказывая знакомство с московской застройкой.
— Витёк, будешь ждать меня около посольства! Тебя в таком виде могут не пустить, — перебил я милое воркование двух явно понравившихся друг другу людей. — Не боись, я там долго не задержусь — час максимум. А ты в сквер сходи, что ли. Погуляй там.
— Можно подумать, тебя пустят, — съязвила Свиридова-старшая.
— Его пустят! — не согласен с женщиной Зубов. —
Видите, у Анатолия норвежский орден на груди? Да и атташе по культуре его узнала.
— Толян с норвежской принцессой отжигает! Она к нему летом приедет! — бесхитростно похвастался моими связями Артемьев.
— Витёк! — одергиваю друга я. — Слышал о том, что молчание — золото?!
— А ведь и вправду, какой-то ты растрёпанный, — согласилась со мной Варвара, оценивающе глядя на Витька. — Может, зайдёшь к нам в гости? Я тебя приведу в порядок, заодно заставлю Оксанку извиниться.
— Не-не! — испугался мой друг. — Я лучше в сквер!
Но отделаться от прилипчивой мамаши так просто не получилось. Тем более что Светочка, радостно сияя, добавила весомый аргумент:
— А у нас дома рыбный пирог есть!
Я заметил, как у Витьки дёрнулся глаз. Рыбные пироги он уважал. А если учесть, что ел парень последний раз ночью… да и то не ел, а скорее закусывал, то этот аргумент оказался решающим.
— Вас нет в списках, — на плохом русском попытался меня отшить посольский привратник, лысоватый мелкий дядька с каменным лицом.
— Его при мне пригласили, — вступился за меня Леонид Евгеньевич.
— Вы сообщите Марит… э-э-э, забыл фамилию, что прибыл Штыба, — попросил я охранника.
— У нас две Марит. Которой? — безэмоционально осведомился лысый.
— Да сложная для русского языка у неё фамилия, — пожаловался я. — Одни согласные.
— К чему согласные? — не понял норвежец.
— Анатолий, да я передам ей! — поспешил заверить меня Зубов. Но это уже оказалось ненужным.
— Карл, пропусти его!
Голос раздался откуда-то сверху, и мы все разом подняли головы. В приоткрытое окошко второго этажа, расположенное почти над входом, высунулась голова блондинки. И вот тут я убедился, что голос
В зале уже прилично народу, хоть мы и приехали загодя — минут тридцать в запасе у нас есть. Мой спутник сразу умчался по своим музейным делам, бодро застрекотав на неплохом немецком с каким-то дядькой в парике. Я уловил только слово «Улаф». Интересно, это они про короля или про пингвина?
— Анатолий, у нас ещё время есть, но господин Гауп не прибыл. Может, пройдём ко мне в кабинет? Попьём чаю с пирожными? — обращается ко мне Марит.
— Да, можно! — охотно соглашаюсь.
Я уже оглядел зал и столов с фуршетом не заметил. Зажали норги жрачку!
— А, хотя… вот он! Ну, в другой раз попьём чай, — тут же обломила меня Марит.
Я недоуменно моргнул. Как-то это… не по-русски!
А режиссёр меня не впечатлил. Невысокий белобрысый дядька лет под сорок, лицом и сложением больше похожий на мальчика-переростка — этакого отличника-хорошиста. Но заслуги у него всё-таки есть: если я правильно понял немецкий Марит, господин Гауп — лауреат какой-то местной премии и даже номинант на «Оскар». Один фильм у него, и сразу заслуженный! А снял он, оказывается, фильм про жизнь саамов. Кстати, он и сам саам. Забавно звучит!
— А может, всё-таки чаю? — обнаглел я, ибо разговор у нас не клеился: режиссёра то и дело дёргал то один, то другой гость, преимущественно норвежцы.
Марит посмотрела на меня, прикинула что-то в уме и, наконец, сдалась:
— У нас минут двадцать только… Ну хорошо, пройдёмте в мой кабинет.
Да уж, не шикуют норвежские атташе по культуре… Кабинет хоть и приличных размеров, но обставлен скудно. К тому же он был на двоих. Кроме Марит, тут обитает ещё один сотрудник — плоская и не слишком симпатичная девица, энергично жующая жвачку. На нас она не обратила ни малейшего внимания. Ну, не сильно-то и хотелось.
Усевшись в единственное мягкое кресло в кабинете, режиссёр начинает рассказывать про своё, как он выразился, задание от королевской семьи.
— Надо сказать, что кавалеров ордена Заслуг у нас не так много, да и сама награда сравнительно новая, — с вдохновением распинается дядя по имени Нильс. — Вот мы и снимаем небольшие документальные фильмы про тех, кого отметило норвежское общество.
— У меня есть пара недель, да и вы пока в Москве, я знаю, — продолжает он. — Я, если честно, даже не знал, как вас найти в большом городе…
— Ну да, сотовых у нас в СССР ещё нет, — шучу я, уже окончательно согласный на съёмки.
Раз это надо семье Марты, то пусть снимают. Кстати… Пока я в посольстве, надо бы Марте позвонить! На халяву, так сказать.
— Марит, а можно от вас позвонить в Норвегию? Заодно про этот фильм узнаю, — обращаюсь к советнице, которая уже начинала нервничать — приём вот-вот должен был начаться.
— А зачем звонить? — встревает Нильс и пытается перевести разговор на другую тему.
Не понял! А ему-то какая разница? Тут что, подвох? И вообще… почему он сказал, что нас мало? Да человек двадцать в год награждают! Мне кто-то из близких Марты об этом рассказывал… Может, даже сам Харальд.