Станция Переделкино: поверх заборов
Шрифт:
Борис собирался вместе с нами (со мной и его любимым Марьямовым) в Питер и пообещал захватить нас на вокзал — сказал, чтобы ждали его на углу Красноармейской и Второго Аэропортовского перед домом Марьямова. Подъехала белая “Волга” (никаких иномарок мы тогда не знали и ничего шикарнее белой “Волги” себе не представляли). Боря сидел за рулем, рядом с ним — очень хорошо одетая дама третьей (приблизительно) молодости.
Мы догадались, что машина принадлежит даме, судя по разговору между водителем и пассажиркой, возлюбленной Левина. Всю дорогу
Уже на перроне Марьямов — он все же старше меня на три года и несколько лучше помнил пятидесятые годы на эстраде — сообразил, что дама — Нина Дорда.
Кто читал “Московскую сагу” Василия Аксенова, должен помнить, как ее герой, двадцатичетырехлетний Борис (тоже Борис), вернувшийся с фронта офицер разведки, сын погибшего маршала, слушает в ресторане при гостинице “Москва” певицу Нину Горду — и решает увезти ее к себе домой, когда ресторан закроется.
И привозит в пятикомнатную квартиру на улицу Горького, где певицу, перед тем как лечь в койку, слегка смущает, что предстоящий любовник намного ее моложе — и у Горды просыпаются к нему отчасти и материнские чувства. Герой тем не менее в свя2зи с ней несколько сезонов, вплоть до начала пятидесятых, когда знакомится с девочкой лет шестнадцати — и Нина Горда действительно по-матерински благословляет сына маршала на новую любовь.
Как все же причудливы судьбы женщин — и неспособных обойтись без них мужчин: не проходит и полтысячи лет, как знаменитая певица оказывается в объятиях не офицера и не сына маршала, а не служившего в армии спортивного журналиста, сына простого советского еврея (я был на похоронах Бориного отца, но не догадался спросить, чем занимался папа счастливого обладателя Нины Дорды-Горды).
Боря никогда не был женат — и жизнь его, отличаясь, конечно (но до такой ли уж степени?), от жизни постоянной оппонентки Левина на стадионе Машки, посвящена была спорту как всеобъемлющей страсти.
Должность, занимаемая им на стадионе (и позволявшая ему строгое обращение с общей любимицей Машкой), называлась “редактор”. Отдел состоял из двух человек — редактора Бориса и очень импозантного диктора (по-моему, с высшим театральным образованием), чья фамилия у меня вдруг вылетела из головы (на семьдесят четвертом году такое иногда случается). Диктор должен был объявить составы играющих команд, а делом Бориса было проследить, чтобы в написании фамилий игроков не вкрались ошибки или опечатки. И надо сказать, что составы команд Левин всегда знал наизусть.
В свободное от работы на стадионе время он сотрудничал — обычно это случалось дважды в год, перед началом очередного хоккейного сезона — с приложением к спортивной газете, публиковал интервью с тренерами. В таком приблизительно стиле: “Наш корреспондент встретился со старшим тренером команды «Химик» (Воскресенск), заслуженным тренером СССР Николаем Семеновичем Эпштейном. Николай Семенович назвал состав на предстоящий сезон: вратарь Зубарев…” и так далее. В заявку команды на сезон входит человек тридцать — и строчек для солидности публикуемого интервью,
И вдруг чья-то умная головушка решила (а может быть, и подсказал ей кто-то из недругов Левина — антисемитов), что две должности на отдел жирно будет. Без диктора действительно обойтись нельзя. Но редактор-то зачем? Неужели у нас протоколы на матчи заполняют люди, не закончившие хотя бы начальной школы? У каждого игрока, между прочим, кроме паспорта есть еще билет участника соревнований, где черным по белому и вполне грамотно записана его фамилия, — и ошибок в протоколе быть не может, так что незачем платить зарплату инженера какому-то редактору.
Горе потерявшего должность Бориса было столь неописуемым, что Жора вынужден был собрать у себя дома совет на Аэропорте (по примеру совета в Филях). Вместо Кутузова пришел Женя Нечаев — человек со связями (какого уровня, вы скоро узнаете), а меня пригласили как спортивного эксперта.
Жора боялся, что Левин близок к самоубийству.
Боря твердил, что никогда теперь больше не увидит хоккея — ему стыдно будет приходить на стадион, когда все будут знать, что он без должности (у него, оказывается, в лужниковском дворце был и отдельный кабинет для редакторской работы).
Я его успокаивал, приводя пример из жизни только что смещенного с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР Николая Викторовича Подгорного (международная обстановка требовала от Леонида Ильича Брежнева совмещения двух должностей — и генсека, и президента, не игравшего, правда, в то время такой большой роли, как сейчас).
Я предположил, догадываясь о нравах в верхах, что у Николая Викторовича нет таких преданных друзей, как у самого Бори, например, Евгений Борисович Нечаев (в хлопотах за Левина Жора охотно уступал первенство — он знал, как велики возможности главного лекаря писателей).
В пору книжного дефицита все писатели (я не говорю про писателей-начальников, писателей, чем-либо заведующих, или знаменитостей вроде Жоры и Аркадия) заискивали (а куда страстным книгочеям деться?) перед директоршей книжной лавки писателей Кирой Викторовной.
Я выходил как-то из дома, где жили Нечаев и Жора, — и нос к носу столкнулся с главным врачом, державшим двумя руками тяжелый, перевязанный толстой бечевкой, упакованный в коричневатую оберточную бумагу пакет. “Ты знаешь такого Ремизова?” — спросил меня Женя. Я пошутил, что знаю только писателя Ремизова — мне и в голову не могло прийти, что речь идет об этом Ремизове. “Вот-вот, — обрадовался Нечаев, — а то Кира иногда какое-нибудь говно может всучить”.
Я, сознаюсь, дурака валял, вспоминая казус с Подгорным. Я-то лучше Жени и Жоры понимал, чего лишился Левин.
По должности, утраченной Борисом, полагались аккредитации на все соревнования и еще специальные пропуска, дающие проход на стадионе всюду: в раздевалки к спортсменам, в буфеты, куда простых смертных не пустят.
Мне могут сколько угодно колоть глаза принадлежностью к спортивной журналистике, но у меня таких пропусков не было даже тогда, когда в системе издательского дома “Московских новостей” я служил главным редактором журнала “Спортклуб”.