Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской
Шрифт:
— Эй, мужичёк! Откуда эстольку сахару?
— На! Равзе вы не слыхали? Загранишны пароходы за Пустым островом стоят, всем желающим отсыпают.
Ваньки-маньки к царю. Царь забегал, зараспоряжался:
— Эй, лодку обрежай! Мешки под сахар налаживай!
Аграфена с дочкой губы надувают:
— Опять дома сидеть… Выдал бы хоть по полтиннику на тино, в тиматограф сходить. Дома скука, вот так скука дома!
Царь не слушат:
— Скука? Ах, вы лошади, кобылы вы! Взяли бы да самоварчик согрели, грамофон завели да… Пол бы вымыли.
Вот царь замкнул
— Нет-ли лбов золотить?!. А вот кому лоб золотить?!
К царскому дворцу подошел да как вякнет это слово:
— А нет-ли лбов золотить?!
Царева семеюшка были модницы. Оне из окна выпехались, выпасть рады.
— Жалам, мы жалам лбов золотить! Только ты, верно, дорого спросишь?
— По причине вашей выдающей красоты отремонтируем бесплатно. К вам которой затти?
— Мы сидим замчены и гостей к себе на канате, на блочку подымам.
Вот они зыбочку спустили, тот примостился:
— Подымай, готово!
У Аграфены силы не хватат: мужик толстой, да смолы полпуда.
Аграфена девку да матку кликнула. Троїма за канат ухватились, дубинушку запели:
Эх, што то свая наша стала! Эх, да закапершика не стало! Эх, дубинушка ухнем! Эх, зеленая сама пойдет!Затянули Капитона. На диван пали, еле дышут:
— Первой экой тяжелой мужик. Вы откулешны будете, мастер?
— Мы европейских городов. Прошлом годе англиску королеву золотом прокрывали, дак нам за услуги деплом из своих рук и двухтрубной мимоносец для доставки на родину. Опеть фанцускому президену, извините, плешь золотили.
— А право есь?
Капитонко їм стару облигацию показыват, оне неграмотны, думают деплом.
— А, очень приятно. Этого золота можно посмотрять?
— Никак нельзя. Сейчас в глазах ослепление и прочее. Во избежание этого случая, докамест крашу и полирую, глаз не отворять. Пока не просохнете, друг на дружку не глядеть и зеркало не шевелить.
Царицы жалко стало золота на бабку:
— Маменька-та стара порато, уж верно не гожа под позолоту-ту… Маменька, ты в позолоту хошь?
— Ась?
— Хошь, говорю, вызолотицце?
— Ась?
— Тьфу, изводу на тебя нету! Вот золотых дел мастер явился. Хошь, обработат?
— На, как не хотеть! Худо-ли для свово умиленья к празнику вызолотицца!
Капитон їх посадил всех в ряд.
— Глазки зашшурьте.
Он смолы поваренкой зачерпнул да и ну, ту да другу, да третью.
— Мастер, што это позолота на смолу пахнет?
— Ничево, это заготовка.
А сам насмоливат. Мажет, на обе щеки водит. У їх, у бажоных, уж и волосья в шапочку слились.
А он хвалит:
— Ах, кака прелись! Ах, кака краса!
Те сидят довольнехоньки, только поворачиваются:
— Дяденька, мне этта їшше положь маленько на загривок…
Капитон поскреб поваренкой со дна. Потяпал по макушкам:
— Все! Ну, ваши величия! Сияние от вас, будто вы маковки соборны. Сейчас я вас по окнам на солнышко сохнуть разведу.
Аграфену в одно окно посадил, девку в друго, а бабенька на балкончик выпросилась:
— Меня, — говорит — на ветерку скоре захватит.
Мастеру некогда:
— Теперь до свидания, о реву ар! Значит на солнышке сидите, друг на дружку не глядите, только на публику любуйтесь. Папа домой воротицца, вас похвалит; по затылку свой колер наведет. Ему от меня привет и поцелуй.
Тут Капитон в окно по канату, да только его, мазурика, и видели.
У царя дом глазами стоял на плошшадь, на большу, на торгову. Там народишку людно. Мимо царской двор народу идет, как весной на Двины льдю несет. Окна во дворце открыты, как ворота полы. В окнах царска семья, высмолены сидят, как голенишша черны, как демоны. Бабушка на балконе тоже, как бугирь какой, сидит. Народ это увидел и сначала подумали, што статуи, негритянска скульптура с выставки куплена. Потом разгледели, што шевелятся; россудили, што арапы выписаны ко двору. А уж как царску фамилью признали, так город-от повернулся. Учали над чорныма фигурами сгогатывать. Ко дворцу изо всех домов бежат, по дороги завязываются. Матери ребят для страху волокут:
— Будете реветь, дак этим черным отдаїм!
Мальчишки свистят, фотографы на карточку царску семью снимают, художники патреты пишут…
О, какой страм!
Напротив царского дома учережденье было — Земной Удел. И тут заседает миницинской персонал. Начальники-ти и увидали царску фамилью в таком виде и народно скопленье. Не знают, што делать. И тут ешше явились извошшишьи деликаты. На коленки пали и сказали:
— Господа начальники! Потому как бабенька царская, хрен с їма, в черном виде на балконе сидят, дак у нас лошади бросаются, седоки обижаются, потому двоїх седоков убило. Пропа-а-ли наши головушки! И-и-хы-хы-ы!..
Извошшики заплакали, и все заплакали и сказали:
— Пойдемте — всенародно умолять іхны величия, не пожалеют-ли, пожалусто, простого народу!
Вот запели и пошли всем а ко дворцу. Выстроілись перед полатами в ширинку, подали на ухвате прошенье. Аграфена гумагой машот да кивает. И бабка ужимается и девка мигает. Оне думают, народ їх поздравлять пришел.
Што делать? Нать за царем бежать. А всем страшно: притти с эдакой весью, дак захвоснет на один взмах. Однако главной начальник сказал: